Арестовали меня в понедельник 7 июня 1937 года. Обстоятельства ареста были самые обыкновенные. Накануне 6 июня в воскресенье я со своим сыном Сашей пошел на футбол. Горьковский стадион «Динамо» был переполнен, но у меня как почетного члена общества «Динамо» был пропуск на центральную трибуну. Впервые в истории наше «Динамо» в 1/16 Кубка СССР по футболу принимало «Динамо» Киев. Зрители восторженно встретили появление футболистов на поле. Особое чувство возникало у меня и, особенно у Саши, оттого, что в горьковской команде в нападении играл дальний родственник моей жены Вадик Колышев. Горьковчане первые десять минут пытались вести игру на равных, но затем ошибся наш вратарь и киевляне забили гол. После первой половины игры счет был уже 0:3, а завершился он разгромом наших земляков со счетом 0:5. Горьковчане пытались всю вторую половину матча забить гол престижа, но киевский вратарь Николай Трусевич, известный горьковским болельщикам только по газете «Красный спорт», стоял уверенно и сохранил свои ворота «сухими».
По окончании игры, я в толпе болельщиков вышел через главные ворота стадиона на улицу Свердлова, закурил, и хотел, было, идти вместе с сыном домой, но обстоятельства поменяли мое решение. Два молодых оперативных сотрудника, которых я хорошо знал по своему управлению, остановились рядом со мной покурить, и один из них неожиданно предложил:
– Александр Василич, как на счет обмыть это дело?
Уговаривать меня не пришлось, и я сказал сыну:
– Сашок, иди домой и скажи матери, что я задержался на работе по делам.
Мы пошли по улице Воробьева, зашли через служебный вход в управление, и поднялись в мой кабинет на втором этаже. У ребят с собой была буханка хлеба и бутылка водки. Когда мы ее выпили, я достал из шкафа вторую поллитру, затем один из сотрудников сбегал куда то за четверкой. В нашем ведомстве молотить языком на бытовые и политические темы было не принято, поэтому мы долго обсуждали футбол, а затем коллеги рассказали мне, как удачно они съездили в конце мая на рыбалку. Мы еще покурили, и мои гости заторопились. Уходить домой не хотелось, поэтому я достал из шкафа подушку, устроился спать на кожаном диване и попросил молодежь записать меня на вахте как ночующего сотрудника, выполняющего специальное задание. Товарищи пообещали обязательно выполнить эту просьбу и даже забежать утром и меня проведать.
Утром в понедельник 7 июня 1937 года в мою комнату постучали. Я босиком подошел к двери, откинул крючок, и в комнату прошли три человека – два моих воскресных собутыльника, одетые в форму, и с ними третий человек, мне незнакомый. Незнакомец протянул мне свернутую вчетверо бумагу с постановлением и сказал:
– Служащий Петров – вы арестованы. Сдайте оружие и пройдите с нами.
Читать постановление я не стал, оружия у меня не имелось, единственное, что я попросил:
– Мне бы оправиться, гражданин ….
Я замялся, не зная как назвать неизвестного, но он ответил:
– Оправитесь, задержанный, это можно.
Я намотал портянки, надел сапоги, накинул на плечи пиджак и между двумя своими конвоирами вышел в коридор. В коридоре мы никого не встретили. Длинными запутанными переходами меня привели к кабинету, на котором была привинчена табличка «Следователь», а на месте второй таблички с фамилией светилось прямоугольное не закрашенное пятно. Прежний следователь здесь уже не работал, а для нового хозяина не изготовили таблички. Вот так завершилась вторая четверть моей жизни и началась третья.
