Рассвет росно и розовато рождался. По серому, летнему нежному небу протягивал лепестки и лучи катящегося из-за леса солнца. И мама открывала окно: «Вставай же, соня. Посмотри. Как красиво!». Врывающийся в комнату воздух прохладно целовал лицо. Оседал на губах и ресницах: влажная трава, туман над речкой, спящие ещё цветы, бездымье. Маленькая деревушка молчала. Прозрачным таинством оставались минуты, сплетённые в паутинную ниточку, волшебное время бездействия, мгновения, как будто кончиком пальца придерживающие некий полог, готовый вновь спрятать сказку. Они не имели названия – лишь тонкий серебристый звук в ушах. Первый крик петуха оборвёт его, словно не было. Проснувшийся мальчик смотрел. Таращил глаза в поволоке, которую оставил сон: хранящее теплоту одеяло – комком, босые ступни выставлены. Мама придерживала белый ажур занавески и щурилась по-волхвовски мудро. Смотри, сынок, запомни. Рассвет рождал по мере осознания его и тихое трепещущее чувство, определить которое не позволяла дремота. Так просто шло, тянулось, полнилось: в сердечной оболочке и на гладком небе расцветало розовое, струился воздух, улыбалась мама. Так просто было. И мальчик в деревенском доме – был. Он мог подумать сейчас о рассветах, которые увидит ещё много раз – ведь будет лето, и зубчатый лес, и туман. И даже мог представить себя взрослым – с тем же чудесным ощущением в груди, которому пока не подобрал и не придумал имени.
