О ПРАВДЕ И ТЕХ, КТО С НЕЮ ЖИВЕТ НА ЗЕМЛЕ
Размышления Владимира Хохлева над произведением
Егора Черкасова «Рассказывал дед Макар»
Вопрос первый.
Почему пожилые люди часто внуков любят сильнее, чем собственных детей? Почему старому деду легче о чем-нибудь сговориться с пацаном, чем со взрослым? Почему ребенок готов открывать свои тайны не родителям, а дедушкам и бабушкам?
Потому что…
Человек, недавно родившийся, еще не «испачкан» миром – не отягощен заботами взрослой жизни, не «набил руку» в решении вопросов. Он не волнуется о том, что ему есть и что пить, во что одеться – это проблемы его родителей, воспитателей… Не строит финансовых планов, не вычерчивает прибыльных схем. Он еще недалеко от Бога и Его ангелов, но при этом открыт всему, что встречается в земной жизни и людей воспринимает прямо, такими, какие они есть. Маленький человек возводит свои домики или играет в куклы, не философствуя – делая то, что нужно делать. При этом он изучает жизнь и, в отличие от взрослых, задает тысячу вопросов «почему?».
Человек, перед уходом из мира, возвращается к детским чувствованиям. Заботы взрослой жизни его уже практически не интересуют. К еде и одежде он относится философски, что есть – тому и рад. Он постепенно открывается Вечности и оглядываясь на свою жизнь, анализирует её ошибки и достижения. Благодаря приобретенной житейской мудрости видит других людей «насквозь», знает, что у кого на уме. Знает о том, с каким неистовством люди мечтают о земном богатстве, и чем готовы жертвовать ради него. Старый человек может и хочет предостеречь молодых от всего, что способно отвести их от правды жизни. И поэтому готов отвечать на многочисленные «почему?».
Все перечисленное и сближает молодость со старостью. Так бы я ответил на первый вопрос.
Вопрос второй.
Почему Правда жизни открывается не всем – некоторым, избранным? Почему многие – в том числе и старики – держатся за нажитое мертвой хваткой, не могут понять простой истины: физическая смерть отбирает все земное, материальное? Почему не верят в то, что душа предстает перед Богом «голой», ничем не приукрашенной и даже не прикрытой? Что человек дает отчет за свои действия лично… Почему те немногие – которые понимания достигли – должны открывать глаза другим людям, будить совесть, подталкивать к вслушиванию, всматриванию в жизнь, к ее изучению?
Потому что поверхностное, потребительское, «не серьезное» отношение к жизни не может быть «всеобщим форматом». Кто-то должен знать Правду и говорить о ней – чтобы люди не забыли о главном. И чтобы Правда не умерла.
И конечно, потому еще, что те немногие, которым Правда открылась, страстно хотели этого… Жаждали истинного знания. И Бог помог им его получить – избрал. Однако не поспешил возвысить некоторых своих избранников в общественном сознании, оставил почти «незаметными» для взрослых… Но каким-то странным образом «подтянул» к ним детей.
***
Я попытался ответить на поставленные вопросы «научно», а вот художественно среагировать на них, кажется смог Егор Черкасов в своем повествовании «Рассказывал дед Макар».
О чем рассказывал дед? О правде. Кому? Деревенским пацанам, среди которых Егор – на особом положении.
Интересно проследить, как воздействуют друг на друга эти герои – Егор, от лица которого (уже повзрослевшего) ведется повествование, и дед Макар, известный в деревне как пьяница и затворник.
Егор говорит:
«Сначала мы просто любили его слушать, дедушка любил много говорить с нами».
Подчеркну, «любил говорить» с детьми дед, который (как его характеризует Егор) не любил людей «за их вечную злобу, корысть, нелюбовь к ближнему и вранье».
Почему же после смерти деда одна соседка прозвала его святым? Как известно, святость «вырастает» из любви. Егор с таким определением не вполне согласен:
«Мы знали, что дед Макар святым никаким не был, но был человеком необыкновенным. Мне казалось, что он на меня из всех пацанов в деревне больше внимания обращал. Только сейчас я понял, почему мы были так нужны друг другу – старый и малый. Это был МОЙ ДЕД, который раскрывал мне глаза на мир, ненавязчиво учил меня уму-разуму. Это была какая-то невидимая нить, которая вела от старого к новому. И мы зацепились этой нитью. Он был тогда важнее для меня в своих рассуждениях, чем „нотации на бегу“ моих загнанных жизнью родителей, чем равнодушные типовые ответы учителей школы на мои робкие вопросы. Он просто отпечатался в моем детском сердце, которое не умело врать. Не врал и дед Макар. Нам ничего не надо было друг от друга, он – доживал. Я – начинал жить. <…> Его слова, пробуждали во мне СМЫСЛ и СОВЕСТЬ. Ведь все учили нас в то время быть хитрыми, осторожными, а он, по сути, учил нас быть дураками из сказки, где счастливый конец поджидает только честных дураков. Сердцем чувствовать этот мир и его чудесный промысел и не врать себе».
Уже взрослый Егор вспоминает о честных мыслях деда, пытается найти причину его одиночества и понять, почему дедушкины слова напоминают о себе, в чем их сила:
«Дед Макар мыслил монументально, иногда он „заходился“, или речь его заплеталась от изрядно выпитого. Но одно могу заявить точно: я не помню, чтобы изреченные мысли дедушки, хотя бы одна, потом не вернулась ко мне и не напомнила о себе. Мыслил дедушка честно. Он имел на все свое мнение, такое непохожее на мнение сплоченного в своей безликости большинства, и поэтому всем был он чужой, а значит – лишний. Лишний – для этой жизни, в которой он не пригодился своей честностью и умом ни самому себе, ни обществу. Лишний, потому что богатый опыт его жизни был выводом только для него самого. Он был отчаянно одинок. И я, такой маленький, тогда почувствовал своим сердцем его взрослую боль. Какая-то внутренняя кассета во мне тогда записывала цепко все его „философии“, словесные выбросы, для меня, сегодняшнего. Тогда я не вмещал его мудростей, а теперь они становятся нужнее и понятнее мне. <…> Что-то теплое исходило от деда, пусть и мешался у него запах махорки и „Рябинки“, все равно никто из взрослых, кроме деда Макара, с нами так охотно не играл и не разговаривал во всей деревне».
