Как тут странно и неудобно, в этой клинике. Но и легко, как никогда …
«Не волнуйся, Лейла, не волнуйся» – она боится этой фразы. Потому что в каждом тихом, нежном здесь-и-сейчас все же таится липкая паутина сомнений. И что они заладили свое: «Не волнуйся, Лейла». Будто если не волноваться, все неровности тут же сгладятся. Только мысли позитивно, заботься о себе, заботься о других. Со всем соглашайся.
Может, с ней все же что-то не в порядке? Может, поэтому лоскутки настоящего так часто расходятся с треском. Может, может … Может, все пошло не так с трагедии в Довиле. После очередного ее обморока.
Трагедия.
Для Лейлы это слово давно утратило форму и вкус, слишком часто его повторяли: на работе, пресс-конференциях, встречах с семьями погибших. Внутри она, трагедия, долго еще жила неназванной, глубоко личной. Просто затасканное слово отношения к ней больше не имело.
Грузовик на набережной. Фарс, нелепица. Показ круизной коллекции ее модного дома, того, на который она работает. Работала. Муляжи белых лилий и роз вдоль подиума, из них торчат малиновые рапиры женских шпилек, все огромное или, говоря словами пресс-релиза, экзальтированное. Тема показа отражает ценности бренда – память о корнях и открытость миру. А также посыл новой коллекции – празднование уязвимости в мужчинах и утонченной силы в женщинах. Показы идут уже пару дней, и вот шоу для Лейлиной группы редакторов и «лидеров мнений». Наконец-то, последние сутки Лейла только и делала, что решала их проблемы: в таких поездках подопечные всегда становятся как дети. Гости заполнили ряды и проходы, набережную облепили зеваки. И началось. Яркий свет, дым, труппа карликов в корпоративных цветах, белом и малиновом, танцует брейк-данс. На подиум выходят модели. Разумеется, самая капризная блогерша из группы опоздала, не увидела стул со своим именем. Окей, где коллеги из Парижа и стул? Нашли. Вот только все наладилось, только Лейла выдохнула … И началось …
Сперва приглушенные крики с разных сторон, как в кинотеатре с объемным звуком. Лейла подумала еще: такого не было в сценарии, она же читала его в самолете. Потом увидела смуглую итальянку с полными солнца кудрями. Та округлила глаза, рот – крика не было слышно, Лейла просто его видела, ощущала. Волна паники прошла от девушки к Лейле и дальше до неба, до края горизонта. Голосили теперь ясно и громко. Все еще играла фоновая музыка, модели вышагивали по подиуму. Неужели и это – часть плана? Мировая какофония становилась ближе и ближе, цеплялась угловатыми звуками и вспышками, накрывала все. Люди бежали куда-то, и Лейла тоже.
Только потом, спустя вечность, послышались сирены и хлопки. Рядом оказалась та самая блогерша, и Лейла повторяла ей снова и снова: не паникуй, все хорошо, не паникуй, все хорошо, не паникуй, все хорошо. Искала сообщения в рабочих чатах, телефон не слушался подушечек пальцев, не открывал сразу что надо. «На шоу ворвались грузовики с неизвестными». «Террористов обезвредили». «Исламские радикалы». Так потом говорили в новостях. Лейла и ее коллеги долго еще повторяли одни и те же слова – ключевые месседжи – журналистам и родным погибших. Слова о трагедии. Это стало новой работой. При каждом повторении душа готова была обжечься. Но слова эти только холодили, как большие замороженные рыбины, от которых немеют пальцы.
«Терроризм не имеет национальности и религии» – так звучал один из таких месседжей. Может, поэтому, несмотря на арабское имя, общаться с родными погибших от имени компании часто отправляли ее. Ничего не объясняли, говорили только: можешь отказаться в любой момент. Но впервые за много лет Лейла знала, что делает что-то нужное. Не переписывает, как из года в год, пресс-релизы о дерзких экспериментах и открытиях в новых коллекциях, не работает живой вешалкой одежды для блогеров и редакторов. После разговоров с ней этим родственникам становилось хотя бы немного легче, и она чувствовала свою нужность, настоящесть.
Лейла тогда много времени провела в Центре заботы о близких в Довиле. Туда приходили и звонили люди, чьи родные были на шоу и пропали. Заботу о близких организовал «мировой лидер в управлении бедствиями», чей промысел – большие трагедии в разных странах, клиенты – крупные компании и правительства, а стоимость услуг – ох. Почти все, кто работал в этом центре, были добровольцами из сытых благополучных стран, откуда часто ездят поспасать мир во время отпуска или на пенсии. Каждый день сотрудники не высыпались, сидели на месте с раннего утра до вечера, не важно, зашел ли сегодня в центр хотя бы один родственник или нет. Каждый день долго и с шумом выбирали ланч с доставкой. Каждый день их вытянутый и почти прозрачный директор, точно не доброволец, подолгу распинал такую же субтильную коллегу. Особенно разозлился, когда та вставила в отчет цифры с сайта главного конкурента, другого мирового лидера в управлении бедами.
Сотрудники центра праздновали день рождения этого директора в ресторане гостиницы, где и жили. Задорная белоруска-администратор устроила конкурс с визгами и лопанием шариков между ног, именинник вспоминал, как год назад отмечал свой день тоже во Франции, недалеко, на месте авиакатастрофы, а за год до того на взрыве молла в Кении. В том же ресторане они и без того ужинали вместе каждый вечер: в свободное время рекомендовалось не уходить далеко и не привлекать к себе внимания.