Новый день предстал глазам Анны. Лучи утреннего теплого света пробивались в окна и грели лицо. Она дунула, чтобы убрать щекочущие нос рыжие волосы, перевернулась на спину и стала изучать потолок. Не то чтобы там находилось, что-то интересное и приятное глазу, нет, там не было ничего кроме голого камня. Зато отсутствия чего любо занимательного открывало большой простор для воображения. Анна позволила себе помечтать и насладиться приятным чувством погружения в перину, как в безмятежные воды из шуршавшей ткани. Через пять минут разглядывания потолка и размышлений, она крайне неохотно откинула одеяло, приподнялась, развела руки, потянулась, зевнула в кулак.
– С добрым утром Анна, – сказала она себе. С этих слов началось исполнение ее уже устоявшейся утренней традиции. Анна направилась к зеркалу, чтобы посмотреть каким «чудовищем» она проснулась сегодня.
– Ну, привет, красавица! – поприветствовала она свое отражение.
Из зеркала на нее смотрело все тоже молодое лицо девушки с гордо приподнятым, маленьким, ровным, носиком, голубыми глазами, чистыми, как вода в лагуне, блестящими, глубокими. На голове пылала пожар рыжих волос. Анна нахмурилась: ее локоны сейчас больше похожие на разбросанные, по макушке, в совершенно хаотичном порядке, перепутанные оранжевые соломинки. Она поспешила исправить этот хаос, при помощи своей давней подруги – расчески: со всей любовью и знанием дела, она уложила мягкие пряди волос, превратив бардак в прекрасный переливающийся красно-рыжим блеском, огненный водопад, и бросила оценивающий, гордый взгляд на свое отражение. Анна села перед зеркалом, не только прихорошиться, еще, и это самое главное, чтобы ее день начался с улыбки, улыбки самой себе. Потому что если день не начинается с улыбки, он просто обречен быть скучным и слишком обычным, не запоминающимся. Тонкие губы, в бледно коралловом тандеме образовали ласковую улыбку.
Анна подошла к окну и высунула голову на улицу, вдохнула теплый летний воздух. Проказник ветер подул, заиграл в волосах. Рыжие локоны заблестели, загорелись на солнце, как огонь на маяке.
За ночь чуда не случилось и окно все еще принадлежало предпоследнему этажу башни большой библиотеки Дроутена. Уже привычный пейзаж, сегодня особенно спокоен. Петухи еще не пропели, солнце уже поднялось из-за горы, на улочках среди маленьких деревянных и каменных домов людей почти не было, только самые отпетые жаворонки вышли на ристалище поупражняться, пока солнце не начало греть сильнее.
Стало скучно. Скука подкралась не только что. Анне былой скучно и вчера перед сном и днем и утром и позавчера, скучно было и неделю назад, так что скука скорее вернулась, навестила Анну как добрая подруга. Вместе со скукой уже несколько дней приходят волнения, и переживания они кормят и отравляют светлую голову Анны не хорошими мыслями, сомнениями и ей становится не по себе от их компании. Она тяжело вздохнула и по привычки устремила взор в сторону дороги из Дроутена к Охотничьему пределу.
– Где же ты? – еле слышно шепнула Анна, и голос ее задрожал.
Хризольда – личная эранбелия, так похожая на сокола с хохолками над каждым из голубых глаз, встрепенулась на жердочке среди тонких стальных прутиков клетки, чем отвлекла свою хозяйку. Анна доверяла Хризольде как подруге, поэтому клетка всегда была открыта. Убедившись, что внимание привлечено птица, спрыгнула с жерди, подошла к краю клетки, расправила белые крылья, будто потягивается, вдруг взмахнула и мигом перелетела с клетки на стол, что напротив кровати. Хризольда перешагнула через книгу «Алхимические рецепты» и остановилась рядом с чернильницей.
Хризольда не умела говорить по-человечески, зато умела показывать жестами, взглядом и щебетанием то, что хотела бы сказать, будь она человеком. Вот и сейчас Хризольда чувствуя, как не спокойно и от того нехорошо, хозяйке, пыталась что-то сказать взглядом. В голубых глазах птицы было какое-то послание. Анна, как всегда, уловила его и смогла прочесть.
– Написать ему письмо? – спросила она, обнажая плечи и тело от ночной рубахи.
Хризольда кивнула.
Анна достала из сундука рядом с зеркалом, стопку аккуратно сложенной одежды и положила ее на кровать.
– Может ты и права, – Она любовалась своей стройностью в зеркало. – Я ему давно не писала.
Анна взяла из стопки одежды белую рубаху, и нырнула в нее без труда, высунув голову из воротника.
– Надо узнать как у него дела… За одно и себя успокоить, Да? – Она обернулась к птице, ожидая реакции, хотя и сама прекрасно знала, что надо написать, что надо себя успокоить.
Анна достала из стопки черное платье с красной вышивкой на воротнике. Она сунула одну руку за другой в рукава и накинула платье на себя. Платье облегало тело Анны и не скрывали изящества форм и плавность изгибов ее фигуры, лишь юбка внизу с достойной скромностью, прятала ее стройные ноги. Она выпрямилась, разгладила мягкую ткань на талии.
Конечно же, собирайся она в бой, как раньше, одела бы другой наряд. Но нет: сегодня ее ждут только раненые вороноборцы, кровь, стоны и множество запахов от эликсиров и трупов. Ждут ее, как и ждали вчера и позавчера и каждый день до сегодня. А как бы ей хотелось взять коня и уехать к Клейнару, снов ездить с ним, просто быть с ним и лечить его, как поклялась когда-то, а не всех подряд в орденской лечебнице и не мучатся в ожидании и переживаниях. И она уехала бы, но нельзя Клейнар ей не позволяет, говорит, что в Дроутене безопаснее и глава ордена накажет, если лекарь просто так уедет, без достойной причины и вряд ли волнение за друга, очень близкого друга достойная причина. Иногда Анна ощущает себя пленницей.
