Пьеса в трех частях
Действующие лица
ВАРЛААМ, 24 лет,
монахи-книгописцы.
ФЕДОР, 19 лет,
ГРИША, крылошанин, 17 лет.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Ночь.
Келья в монастыре.
На кровати, укрытый ворохом одеял, спит ФЕДОР.
В кресле сидит ВАРЛААМ, читает.
У кровати на полу сидит ГРИША, поет песенку.
ВАРЛААМ (вздыхая). Какой лист испортил!..
ГРИША. Что? Что ты говоришь?
ВАРЛААМ. Говорю – лист испортил. Ишь – перо поехало.
ГРИША. Где? Где?
ВАРЛААМ. Да вот же. (Тычет пальцем в исписанный лист.)
ГРИША. Дай посмотреть. (Вскакивает, подходит к Варлааму и смотрит. Наклоняется к листу и мелко, часто-часто целует страницу.) Голубь, голубь!
ВАРЛААМ (колотит его по голове). Иди отсюда!
ГРИША (снова садясь на пол). Голубь, голубь… (Залезает на кровать к Федору и дует ему в лицо.)
ВАРЛААМ. Отстань! Слышишь, не трогай его.
ГРИША (печально). Нет. Не вернулся еще, голубь.
ВАРЛААМ. Не вороши! Потревожишь раньше времени – хуже будет.
ГРИША. Да разве ж я… Господи! Ни за что, ни за что.
Пауза.
ВАРЛААМ. Вишь ведь – рука еще с того листа не твердо шла. Как в волнении писал.
ГРИША сползает с кровати и снова идет к ВАРЛААМУ смотреть лист.
ГРИША. А вот-то, вот-то, смотри. Вишь как дернулся… Испугал его кто?
ВАРЛААМ. Кто испугал?
ГРИША. Ну, бывает. Иной раз испугаешься – так рука сама будто и прыгнет.
ВАРЛААМ. Так и есть – испугал кто. (Грише.) Не входил?
ГРИША. Ей-богу. Когда он переписывает, я не хожу. Рассердится. Ничем не задобрить. (Снова мелко целует лист.) Голубь, голубь… (Забирается на кровать, долго и пристально смотрит в лицо Федору.)
ВАРЛААМ. Кому сказано?
ГРИША. Я тихо. Ты сам кричишь. Потревожишь. Надо ласково. Из падучей лаской выводят. А если кто заругается – он снова туда уйдет. Ему там лучше покажется. Лаской и тихим голосом: здесь, мол, лучше – там хуже…
ВАРЛААМ. А ты почем знаешь – где лучше?
ГРИША (привстав, изумленно). Что ты, Варя, Бог с тобой – где лучше?!
ВАРЛААМ. Еще Варей назовешь – прибью. Вчера – прибил?
ГРИША. Прибил.
ВАРЛААМ. Больно?
ГРИША. Больно.
ВАРЛААМ. Еще Варей назовешь, прибью.
ГРИША. Хорошо, Варя.
ВАРЛААМ (шипит). Ну, хоронись!
ГРИША. Потревожишь!
ВАРЛААМ. Нет, я тихо.
ГРИША. А я закричу громко.
ВАРЛААМ. Молчи от греха!
Пауза.
С чего ты взял, что там хуже, а здесь лучше?
ГРИША. Как – с чего? В падучей-то – лучше? Вишь ведь как он выгибается каждый раз, как будто кто мучает его… Так и тыркают его там в бока да в спину – а нам не видно. Кровь ртом шла в прошлый раз…
ВАРЛААМ. Язык прикусил. Вот и шла.
ГРИША (привстав). Бог с тобою, Варлаам, зачем ты так говоришь? Я давно за тобой смотрю и жалости в тебе не вижу.
ВАРЛААМ. Вот муха раззуделась.
ГРИША. А жалости в тебе нет.
ВАРЛААМ. В тебе зато есть.
ГРИША. Во мне зато есть. (Ложится.)
ВАРЛААМ читает и перечитывает исписанный лист. На пол падает бумажка, что лежала между листами. ВАРЛААМ поднимает ее.
ВАРЛААМ (читает). «Господи, помоги рабу твоему Федору, сыну Богданову. Рука ему крепка. Око ему светло. Ум ему острочен. Писать ему золотом…» Глупости!.. Кому все дано, тот еще просит…
ГРИША (приподнимаясь). А знаешь, ты худого не говори. Он все слышит.
ВАРЛААМ. Как – слышит?
ГРИША. Хоть и спит, а слышит. Если кто худое скажет, он на себя подумает. Я так раз сказал, а он подумал, что он сказал. В прошлый раз вот так же с Алексеем сидели, а он лежал. Я Алешке рассказывал, как подошел ко мне ночью черный вплотную. Приступил прямо к лицу. Я даже, что изо рта у него воняет, понял.
ВАРЛААМ. Ну?
ГРИША. Ну и через день-два Федор мне говорит: знаешь, говорит, нынче ко мне черный приступил так близко, что изо рта у него пахло. Да смалодушничал вдруг и пропал. Я ему говорю: мне был такой грех! А он рассердился: мне, говорит, а не тебе! Стали мы спорить… Ну да с ним долго не поспоришь, за волосы взял да об колено. А я, хоть и обида взяла, все равно говорю, что мне, а не ему. Тут он плюнул да и ушел. А потом приходит и говорит, что у того, мол, черного, глаз был вытечен. У твоего, говорит, глаз вытечен? А у моего, говорит, вытечен, так что вот. За волосы простить просил, раз у его черного глаз вытечен, а у моего – нет…
А я думал-думал, да и догадался. Я Алешку взял и говорю: вот, говорю, Алешка, а вот, говорю, мой ему рассказ. Уж если б ты видел, как ему тогда неприятно стало… Враз лицом почернел. Не говори, говорит, в другой раз, а то наговоришь, а я на себя приму. И за волос еще раз дернул.
ВАРЛААМ. А может, ему другой приходил? Только у того глаз был вытечен.
ГРИША. Ну?
ВАРЛААМ. Может, он про своего рассказывал?
ГРИША. Нет, про моего.
ВАРЛААМ. А глаз?
ГРИША. А что – глаз? Ну тебя к черту с глазом твоим вместе.
ВАРЛААМ. Да что же ты – кого вспоминать решил?!
ГРИША. А не выводи меня, вот я и молчать буду! (Лег и закрылся одеялом с головой.)
Молчание.
ВАРЛААМ (читает, потом сидит некоторое время задумавшись). Рука… Вот оно, что рука значит! Да, легка рука! Легкая рука… Большое дело. Легкая рука головы стоит. Ведь как легкой-то рукой описывает… У всех рука суше будет, а у этого…
