Все началось со странных событий, весной, 1965 года, когда проходили какие-то подозрительные махинации о изъятии и переходе прав собственности нашего дома в руки неизвестного мной кузена, который по всем правам претендовал на роль наследника нашей старенькой виллы у берегов Теннеси. Меня зовут Элиот Тостер. Да, да, прям как ту самую машинку для приготовления вкусных хлебцов. Я родился и вырос в Хантсвилле, штат Алабама, центр округа Мэдисон. До того как мне стукнуло семнадцать, мы с мамой жили в нашем прекрасном доме, недалеко от городского парка.
Мы жили размеренной и славной жизнью, пока в один из прекрасных дней не ушел из жизни мой дядя, главный наследник этого дома.
Как-то, кажется, это было в середине марта, мне дня три уже как минуло семнадцать, я спустился спозаранку в кухню, а мама тихонько плачет за столом. В руках у нее вскрытый конверт.
– Мам, ты чего? – только и спросил я.
Мне как раз нужно было собираться в школу.
– Дорогой, в школу тебе сегодня собираться не нужно, мы переезжаем.
Тут я, знаете ли, опешил не на шутку, и спрашиваю, куда же это, черт побери.
– Не чертыхайся.
– Так куда? И почему это мы должны съезжать?
– Твой дядя умер.
– Мне жаль. А что за дядя?
– Из Луизы. Ты его не помнишь, он навещал нас всего раз и очень давно.
– Так и что с того? – говорю.
– А то, мой хороший, что когда-то, давным- давно, твой дед и его сын, то бишь твой отец, серьезно рассорились, а так как у него было два сына, то дом он переписал на твоего дядю. Твой отец и дядя были не разлей вода, и дядя дал нам этот дом, когда мы с твоим папой обвенчались. Но теперь все усложнилось, потому что, судя по тому, что здесь сказано, дядя Родж умер, не успев составить завещание, и теперь, автоматически, этот дом переходит в право наследия его единственному сыну Люку, он на восемь лет старше тебя. Думаю, если бы он позаботился о завещании, то не обременил бы нас такой потерей.
Я паковал вещи и про себя ненавидел эту кучку неизвестных мне людей, сгубивших нам с мамой жизнь. Муть полная!
Приезжал какой-то юрист от этого самого Люка и говорил, что мы можем здесь побыть еще какое-то время, пока не подыщем подходящее жилье. На мое предложение пожить в мотеле, мама заявила, что нам это не по карману, в банке у нас на счету из сбережений только тысяча долларов. Их нужно распределять поумнее.
Тогда мама прошарила с добрую кипу местных газетенок, и остановилась на обработчике рыбы на здешнем рыбном заводе. Это при том, что мама работала библиотекарем в Алабамском Университете, сколько себя помню. Глотнув уже с утра коньяка, с добрых полстакана и усевшись на коробку с упакованными вещами, она поглядела на меня рассеянным взглядом, икнула, и сказала:
– Не такая уж плохая идея, сынок. Зато здесь предлагают койко-места для ижегородних. Просто соврем, что мы с Мобила. А так, руби себе рыбу и живи, проще пареной репы.
– А как же твоя работа? – спрашиваю.
– Университет я не брошу, мой мальчик, буду совмещать рыбу с книгами.
Да уж, перспективка многообещающая!
Как оказалось, против пареной репы нам переть не по силам.
В общем, переехали мы с пожитками на этот рыбный завод к середине марта. Хотя забрали мы с собой совсем немного. Всего две больших коробки вышло. Во второй наша фамильная тумбочка из черного дерева, по словам мамы, невозможно дорогая. А когда мы уже на такси отъезжали, мама чего-то хватилась, забежала обратно в дом и через минуту вытащила сушилку для белья. В ответ на наши с таксистом вопросительные взгляды, она лишь пожала плечами.
По правде, я тоже не отель Гранд предвкушал.
Завод стоял на другой стороне Теннеси, как раз в конце города за всеми этими городскими многоэтажками. Предприятие называлось: «Рыба Фелпа». Сам Фелп, хозяин этой рыбной лавки, нас и встретил. Не скажу, что он был таким уж противным, но улыбался он редко, а если и промелькивала тень улыбки, казалось, она стоила ему небывалых усилий. Он провел нас в небольшую каморку, состоявшую из двух кроватей и подвесного шкафчика. Также было небольшое окно с видом на здешний сад. Впервые видел такое заведение в окружении розовых кустов и персиковых деревьев. Это странно. Будто бы тебе снится очередной дурацкий сон, в котором все перемешано.
– Располагайтесь, – брякнул он, почесав в затылке, – я так понимаю, у пацаненка сейчас учеба и ему не до рыбы, верно?
– Да сэр, – говорю, – мне вообще, впринципе, не до рыбы.
Мама тем временем пыталась в одиночку вынуть из коробки нашу фамильную тумбу, Фелп это заметил и бросился на выручку. Тем временем мама подняла тумбу уже на довольно приличное расстояние от пола, и когда он туда подоспел, уронила эту тяжеленную хрень прям ему на ногу. Он взвыл хуже раненной псины, а затем выскочил на одной ноге в коридор и все время, что прыгал по коридору, орал и матерился. В общем, с хозяином мы познакомились.
Меня назначили на должность садовника. В мои обязанности входило постригать обросшие кусты и косить траву каждые пять-семь дней, в общем, следить за тем, чтоб лужайка на территории завода была в идеальном состоянии. Мама же в свою очередь по десять часов теребила окуней: белых, полосатых, большеротых и малоротых. В общем, работы хватало. Когда мама возвращалась с очередной рыбообработки, я обычно уже сидел на кровати, читая книгу, или просто валялся. Эта женщина же, после пятидесяти рукоплесканий и внемления Господу, отправлялась в душевую мыться, потому что несло от нее изрядно.
