Как только Ася спрыгнула со второй полки плацкартного вагона, отец неожиданно потребовал, чтобы она надела плащ.
Ася откликнулась не сразу, молчала несколько секунд, соображая, с чего вдруг отец стал таким заботливым. Никогда вроде бы такой чуткостью не отличался…
– Надень, говорю, – продолжал настаивать отец.
В вагоне жара, духота. Воздух настолько спёртый, что возникает ощущение, будто тебе в горло засунули чьё-то нестираное бельё.
Отец уже не говорит, просто тычет Асе в лицо её нейлоновый шуршащий плащ, настолько мятый, словно побывал в пасти голодного дракона.
– Не хочу, – Ася забрала плащ, скомкала, попыталась вернуть в сумку.
Отец смотрит с беспокойством. Ася пытается понять, что это с ним. Старческий маразм? Раньше-то всё было наоборот: её красный плащ отца раздражал. Она кружила перед ним в новинке, а он старательно отворачивался, мучаясь от её обременительного присутствия и сентиментального восторга. Его раздражали её высокие каблуки, яркая помада, короткая юбка. А она постоянно вертелась рядом и хвасталась новинками: то платьем в облипочку, то клетчатой юбкой с разрезом вдоль бедра.
Сотни раз он ловил себя на мысли, будто чего-то ждёт от неё. Может, признания? Однажды откроет дверь и скажет ему, что она – вовсе не его? Ну не может у такого плюгавенького мужичонки, как он, родиться такая дочь. На голову выше, волосы вьются большими кольцами, чёрные брови очерчены чёткими дугами над большими голубыми глазами. Глаза похожи, а всё остальное – чужое.
Его задачей было вырастить дочку: кормить-поить, одевать, следить, чтобы вовремя садилась за уроки. Но к тому, что дочь превратится в такую красавицу, он был не готов.
– Надень плащ, – требует отец, а сам смотрит на седовласую женщину, примостившуюся за столиком у окна. Она, кажется, понимает, почему мужчина так настойчив.
Ася мотает головой.
Отец встаёт.
– Садись. И не трогайся с места, пока я не приду. Нам через две станции выходить.
– А чай?
– Сейчас принесу.
Ася смотрит в окно. Из-за рамы медленно выплывает большой город. Невысокие дома постепенно растут ввысь и вширь, красятся из серого в жёлтые, синие и коричневые, деревянно-пригородные сменяют каменно-городские. Как всё-таки Пермь отличается от Губахи!
У Аси грандиозные планы. Как все девчонки из 10 «А», она мечтает поступить в Пермский фармацевтический институт, хотя сама окончила 10 «Б». Так получилось, что в «А» у неё оказалось больше подруг, чем в своём. Ася целый год налегала на химию, потом еле уговорила отца проводить её до Перми и помочь подать документы.
– Девушка, – тихо говорит седовласая женщина, присаживаясь за столик напротив Аси.
Ася не откликается.
– Девушка, – требуя внимания, стучит пальчиком по столешнице женщина, – наденьте плащ. У вас сзади юбка грязная.
Ася понимает не сразу, а когда доходит смысл, вскакивает, перетягивает юбку вперёд. Да что ж такое? Ещё свежее пятно, удлинённое по вертикали, словно криво улыбается. Как же так! Асе не верится в свой позор, особенно перед отцом. Он же говорил! Подсказывал!
«Может, застирать? – оглядывается. – Не успеть! Очередь в туалет на полвагона!»
Господи! Как хочется вернуться в Губаху, спрятаться с головой под одеяло и плакать там всю ночь.
Когда отец вернулся, Ася сидела в плаще, застёгнутом на все пуговицы.
Отец благодарно улыбнулся седовласой женщине, поставил чай на столик, развернул газету с завтраком: четыре яйца, чёрный хлеб, четыре картофелины.
Есть не хотелось. Аппетит пропал напрочь.
– Ешь, – приказал отец и щедро макнул картофелину в соль. – Целый день бегать.
Хотя дул дневной ветер, ходить по городу в плаще было жарко. Из чьих-то окон хриплым голосом пел Высоцкий… Все, казалось, предавались радостному и беспечному существованию, только Ася с отцом нацеленно бродили по улицам в поисках института. Забрели в узкую улицу и обнаружили стоящую поперёк тротуара продуктовую машину-фургон. Её лениво разгружали люди в замызганных синих халатах. Звенели молочные бутылки, ухали поддоны с хлебом. Из подсобки разгрузкой руководил женский голос.
Ася попыталась проскочить перед грузчиком и тут же попала под лавину его мата и напора. Она стояла остолбеневшая, а он проследовал мимо неё с сознанием важности всего сказанного. Белый от муки, он ступал на грохочущие доски, приставленные к борту машины, отработанным движением цеплял мешок на спину и, сутулясь под тяжестью, возвращался в беззубую пасть магазина. За ним шёл следующий грузчик, его огромный рост невольно вызывал страх и уважение у случайного прохожего. Такой наступит и не заметит.
Отец потащил Асю обойти машину кругом, но они наткнулись на женщину с косой в руках. Она безостановочно секла травяные поросли, что, казалось, росли здесь испокон веков. «Вжик-вжик!» – создавалось впечатление, что с таким плачем трава падает на землю.
На другой стороне тротуара остановилась группа пионерок в сандалиях на босу ногу, в мятых блузках, коротких юбках, красных пилотках, с важной радостью на детских лицах. Их внимательные глаза были полны безмерным восторгом от всего происходящего. Каждая девчонка двигалась, стараясь соблюдать общий строй, который пыталась создать пионервожатая. Её пушистые волосы при каждом взмахе руки рвались в стороны, как козий пух. И посреди всего этого воздушного, светлого, веснушчатого – широкая улыбка с редко расставленными зубами.
