– Очень вкусный суп. У тебя всегда вкусный суп. И на девятый день, и на сороковой. Видно, что мяса не пожалела. Твоей матери на том свете сытно и тепло будет, раз мяса не пожалела.
– Спасибо, спасибо, – кивала Ася.
Она убрала тарелки, поставила перед Сагадат апой чайные чашки в глубоких блюдцах.
– Души там часами стоят в очереди, – старушка макнула хлеб в сметану и продолжила: – Толкаются сиротинушки в толпе новопреставленных. А ведь неизвестно, какая погода на небесах. Стоят и в снег, и в стужу, ветрами небесными промороженные, голодными, холодными предстают перед Всевышним.
Ася наполнила чашку чаем, придвинула гостье молочник.
– А ты уверена, что я хочу чай с молоком? – Сагадат апа потянулась за конфетой, но потом передумала, положила руку рядом с блюдцем.
Ася не услышала вопрос, она просто добавила в чашку молока и присела рядом.
– Молока не надо, у меня от него понос, – Сагадат апа специально сказала грубо, чтобы вывести Асю из какого-то туманного оцепенения. Ася не отреагировала.
В доме Загребиных было тепло, аромат пирогов заполнил всю комнату, проник даже в темные углы. Только-только стало смеркаться, сквозь запотевшие окна просочилась розовая полоса заката. Она отразилась в пустом графине, протянулась неровной полосой через мятые салфетки.
За длинным общим столом сидят две женщины в совершенно разных позах: одна – монументальная скульптура, волосы забраны под калфак, на плечах зеленый камзол в золотых оберегах, вторая женщина – молодая, голова ушла в плечи, руки судорожно охватили чашку. Если бы не горе, которое накрыло серой пеленой, ее можно было бы назвать красивой, спокойной и ясной.
– Думаешь, что поступила правильно?
– Да! – вскинулась Ася.
– Это ведь ты обрекла мать на муки.
Ася уронила чашку и разрыдалась. На скатерти растеклось бурое пятно пролитого чая.
Сагадат апа знала, что так будет. Она выпила чай, перевернула пустую чашку в блюдце, отодвинула. Женщина давно привыкла, что молодое поколение не верит старикам, поэтому особо молодежи и не сострадала. Хотя у Аси был другой случай.
– Не ной! Все можно решить, если твоя мать простит и подскажет.
– Это правда? – Ася подняла голову.
– Ладно, – чуть помедлив, сказала Сагадат апа, – посоветую, если обещаешь меня слушаться и хорошо вести.
– Сагадат апа, – вздохнула Ася с утомленно-досадливым видом человека, обреченного выслушивать переизбыток наставлений, – это совершенно излишне.
– Как знать, как знать. – Сагадат апа привстала, потянулась к тарелке с беляшом. Ася услужливо придвинула. Под хлебной пластиной все еще теплилась картошка с гусем и говядиной. Самое время, чтобы подцепить вилкой подложку беляша, которая уже пропиталась мясным бульоном и жиром.
Сагадат апа скрутила ломтик пшеничного теста в валик и с удовольствием отправила в рот. Жевать стала не сразу. Сначала крепко сомкнула губы, затем затихла, словно не пробовала, а слушала. Жевала она тихо, и, казалось, ничто не может заставить ее ускориться.
Вообще-то Ася была рада медлительности старухи. Долгое ожидание оттягивало узнавание подсказки, неизвестно еще, что старуха выдаст, какую волну знаний обрушит на голову Аси. Может, эта подсказка окажется таким выкрутасом, что мало не покажется, и Ася вновь прослезилась.
Сагадат апа запила беляш двумя большими глотками молока.
– Я знаю, ты уже вполне разумная кыз, – начала она и внимательно взглянула на Асю, словно намекая, что есть еще время одуматься.
– Я так больше не могу, – заявила она в ответ.
Смерть матери принесла радость облегчения. Нет, Ася не желала ей смерти, но и такой жизни тоже не желала. И точно знала, что во всех страданиях матери были виноваты обе.
– Через три дня сходи в баню, заплети волосы в косу спать ляг ровно в девять, запомни все, что во сне тебе скажет мать.
Ася ждала продолжения, но Сагадат апа прочитала молитву и тяжело встала из-за стола.
– Учти. Из-за подсказки тебе я укоротила свою жизнь на три года. Три… – уточнила тремя растопыренными пальцами. – За это похоронишь меня по мусульманскому обычаю.
– Но…
– Не болтай попусту, – отмахнулась старушка от Аси, как от назойливого комара. – Зови Руслана, пусть отвезет меня к Верке. Может, успею попрощаться. Хотя Верка не помрет, пока меня не дождется.
Сагадат апа говорила про свою подругу, с которой дружила вот уже восемьдесят два года. Они спорили, ругались, но неизменно мирились и на все приглашения отзывались вместе. Поминки по Асиной матери были первыми, которые Сагадат апа провела в одиночестве.
– Спасибо, – Ася обняла старушку за плечи.
– Со мной поедешь, – заявила та и улыбнулась.
Асе эта затея совсем не понравилась. Понятно, что Сагадат апа хочет попрощаться с подругой, но Ася здесь при чем?
Она отрезала остывший кусок беляша, положила в пакет. В другой пакет положила конфеты, урюк, пончики. Она не очень верила в смерть бабы Веры. Всякое бывает – приболела, давление скакнуло. Не раз убеждалась, что старики такие паникеры, поднимают хай-вай на пустом месте, ты несешься на всех парах через весь город, а там – на другом конце – просто обида и одиночество. Ася завернула пачку чая в красный платок, завязала пакет двумя мелкими узлами.
