Гостиная дома Померановых. Поздний вечер.
АННА НИКОЛАЕВНА: На станцию за ним отправили?
ДАРЬЯ ВАСИЛЬЕВНА: Послали тому с час назад.
АННА НИКОЛАЕВНА: Что за манера у тебя, Даша, все время говорить полушепотом? Будто мы в церкви?
Дарья Васильевна всхлипывает.
ПЕТР ВАСИЛЬЕВИЧ: Ну и учудил же брат! Отписать столь огромные деньги малолетнему отпрыску больной сестрицы. Да и каков вклад этого племянника в жизнь брата? Уж не он столько лет терпел его несносный характер да вечные укоры. Обделить нас – самых близких ему людей! Что он этим хотел показать?
АННА НИКОЛАЕВНА: А ты, Петр, видимо рассчитывал получить от брата денег в наследство, да благополучно промотать все в столичных кабаках? Ну, теперь уж, ты точно по миру пойдешь! Посмотрю же я, как тебя, сущего бездельника, выкинут, наконец, из дома моего покойного брата!
ПЕТР ВАСИЛЬЕВИЧ: Ох, и разошлась же ты, сестра! Еще неизвестно, может, мы отсюда вдвоем уезжать будем!
ЛЕОПОЛЬД КАРЛОВИЧ: Не нужно сейчас, прошу вас. Не время старые обиды вспоминать.
АННА НИКОЛАЕВНА: Вы, как всегда, правы, дорогой доктор.
За сценой раздается звук бьющейся посуды, громкий смех. На сцене появляется подвыпившая Мария Михайловна.
МАРИЯ МИХАЙЛОВНА: Да о чем вы все твердите! Бездари, самозванцы! Мой муж кормил вас тут, привечал, а следовало разогнать к чертям! У меня-то хоть шанс выжить есть, я еще молода и красива, а вы-то кому сдались? Или думаете, что племянник этот, разрази его гром, сердечным окажется и войдет в ваше положение? Какие вы дурные!
АННА НИКОЛАЕВНА: Леопольд Карлович, дорогой, будьте любезны, увидите Марию Михайловну наверх, негоже в таком виде…
МАРИЯ МИХАЙЛОВНА: Замолчи! Твои дни тут сочтены. Я и сама могу о себе позаботиться!
Мария Михайловна садится в кресло в дальнем углу. В комнату входит служанка Вера с намерением сообщить об ужине, но замирает на месте от увиденной сцены.
АННА НИКОЛАЕВНА: Чего застыла? Подавай на стол! А вы что же молчите, господин полицмейстер? Выскажите свое мнение по поводу этого неслыханного события.
КОНСТАНТИН АЛЕКСАНДРОВИЧ: Какое событие вы имеете в виду, Анна Николаевна?
АННА НИКОЛАЕВНА: Ну как же, мы тут толкуем о последней воле моего брата, покойного Ивана Николаевича. Что вы об этом думаете?
КОНСТАНИТИН АЛЕКСАНДРОВИЧ: Я думаю, что господин Померанов поступил так, как посчитал нужным. Такова его воля. А давать оценку поступкам столь почтенного господина я не считаю возможным. Да и не для того я прибыл сюда, господа.
ПЕТР ВАСИЛЬЕВИЧ: Да, к слову сказать, вы ведь так и не объяснили нам – для чего вы тут?
КОНСТАНТИН АЛЕКСАНДРОВИЧ: Я ведь, кажется, говорил, господа, что я здесь по поручению господина Петровского – нотариуса. Он обратился к нам с одной лишь только просьбой – чтобы полиция присутствовала при вступлении наследника в его законные права.
АННА НИКОЛАЕВНА: Странная какая-то просьба у этого Петровского. Впрочем, он мне никогда не нравился. Одно слово – столичный гусь!
ПЕТР ВАСИЛЬЕВИЧ: А что же, нотариус предполагает, что мы – обитатели сего дома не позволим наследнику занять его место? И каким это образом? Может, полиция думает, что наследнику грозит опасность? И почему тогда, господин Петровский сам не присутствует сегодня при встрече этого Губинина?
КОНСТАНТИН АЛЕКСАНДРОВИЧ: Ну, что вы, господа. Как только такие мысли могли поселиться в ваших умах? Никто, конечно, здесь, в вашем прекрасном доме, не угрожает наследнику. А господин Петровский в виду большой занятости не смог присутствовать лично при приезде господина Губинина. Я пробуду у вас недолго, об этом можете не беспокоиться. И как только наследник вступит в свои права – я уеду.
АННА НИКОЛАЕВНА: Не хотите – не говорите. Ваше дело. Мы полиции не боимся – нам скрывать нечего. Вот мы – как на ладони.
ЛЕОПОЛЬД КАРЛОВИЧ: А кто он вообще такой, племянник Губинин?
АННА НИКОЛАЕВНА: Он сын нашей сестрицы Машеньки. Очень уж ее любил наш брат, с детства. Маша росла такой болезненной, что родители и не надеялись, что она проживет и до десяти лет. А вот брат все ее выхаживал. Помню, как он в детстве, то ягодами ее кормил, то микстуры давал. И няньки не нужны были. Выросла она и удивила всех – в семнадцать лет выскочила замуж за никому неизвестного офицерика Губинина. Бедный был человек, неспособный содержать ни себя, ни семью. Жили они тогда в Москве, но недолго. Как только у них сынишка родился – наш теперь наследник, офицерик этот и умер от малярии. Маша одна осталась с ребенком на руках. А поместье наше уже в то время перешло в руки Ивану Николаевичу. Вот он и взялся в свойской ему манере ухаживать за сестрой и ее сыном. Да только поселил он их заграницей – мол, там климат для здоровья лучше. Там наш наследник и вырос. Я ведь его только однажды в жизни и видела. Помнишь, брат, лет двадцать назад приезжала сестра с сыном к нам в поместье погостить. Гостила недолго и уехала обратно. Мальчику тогда только десять лет исполнилось. Потом весть пришла – сестра умерла. Брат настоял, чтобы племянник в Россию не возвращался, а учился заграницей. Так что, любезный Леопольд Карлович, ничего я вам о нем рассказать не могу. Сами ждем.
