Что с человеком может сделать
лишь один луч солнца…
Ф. Достоевский
Зиме вопреки,
Вырастают из сердца
Бабочки крылья
Мацуо Басё
Июльское утро – молочный коктейль, слегка приправленный земляничным сиропом и щепоткой ванили. Ещё до твоего пробуждения кто-то невидимый и неведомый взбил этот волшебный напиток в большой белой чашке и заботливо преподнёс тебе. Густая прохлада снимет ночной жар, утолит жажду. Его белая пенка, что облака, пузырится, приобретает еле уловимый розовый оттенок, плывёт и вот уже тает на глазах, меняя формы и очертания великолепно десерта. И всюду аромат ванили. Он нежно окутывает и вдруг неожиданным порывом ветра проникает в твоё сознание, растекается по венам молочной рекой и воспроизводит на языке вкус лесной земляники – с тех самых кисельных берегов.
Не это ли эликсир вечной молодости? Не та ли самая «живая вода»? Или, может, панацея? На поиски не этой ли чудодейственной микстуры потрачены жизни и жизни неугомонных алхимиков, мудрых целителей и могущественных магов?!
…Раннее утро середины лета. В это сокровенное время и в тебе происходит микс анатомических чувств. Зрение. Слух. Обоняние. Вкус. Осязание. Другие – шестые, седьмые, восьмые… – доселе неизученные и даже неназванные чувства. Перетекая одно в другое, они смешиваются и, предельно обостряясь, концентрируются в самом центре организма. Теперь это Любовь. Она зародилась здесь, в человеческом сердце.
Пей же свой молочный коктейль! Не спеша. Глоток за глотком. Наслаждайся волшебным снадобьем. А наполнившись – воспари! Лети, не бойся, ведь ты уже другой.
ЧАСТЬ 1
***
Жила-была одна девочка. Кажется, её звали Леночкой. С виду – обычная девочка. Как и все восьмилеточки – шустрая да любопытная. Как и все северяночки – смелая да упрямая. Как и все деревенские – трудолюбивая да расторопная. Как и все русские – ладная и ликом, и душой, и помыслами.
Обычная – да необычная: больше, чем кто бы то другой, любила Леночка полевые цветы и прекраснокрылых жительниц лугов – бабочек. Лишь минутка свободная – к ним уж девонька мчится.
Замечали, что искренние чувства во сто крат сильней, когда взаимны? А луговые летуньи, лишь завидя Леночку, устремлялись ей навстречу трепещущим радужным облаком. Они считали малышку своей. И неудивительно: голубоглазая девочка всегда наряжалась в яркие платьица, вплетала в русую косу шёлковые ленты, а голову украшала веночками из цветов. В общем, была той ещё модницей! Но, главное, как и бабочки, Леночка радовалась каждому дню, наполненному светом, любила безоблачное небо и сладкий аромат лугов.
Цветочной феечкой прозвал её соседский паренёк. Леночка на это Ильюшке улыбалась – ей нравилось.
Она бы и летала! Только вот не было у неё крылышек… А без крыльев – какой полёт?.. Так… просто прыжки… Но всё же: прыжки протяжные, почти в шпагате! Леночка исполняла их виртуозно, изящно разводя в сторону худенькие ручки, затянутые кисейным шарфом из старого тётушкиного сундука.
Почти крылья! Почти полёт!
***
Леночка жила с мамой, назовём её Катериной, в старом бревенчатом домике за высоким забором на самой окраине села, там, где торопливый ручей шумно впадает в тихую реку. Это с одной стороны дома. А с другой – бескрайние поля.
Признаюсь, двор их мне всегда казался несколько хмурым. Но всё же он выглядел опрятно: на ровненьких ухоженных грядках аккуратными рядками росли овощи во всём их разнообразии.
– Ну не огород, а просто песня! – восхищались соседки.
– Математика! А эта ваша музычка – лишь крохотная часть её! – усмехаясь возражала Катерина.
– Сколько же любви сюда вложено?! – вдохновлённо сжимая у груди ладони продолжали дивиться соседушки.
А молодая хозяйка руки в боки и, согласно кивая головой, ухмылялась:
– Любооовь! Это даааа! Как без любвиии!!! Но исключительно по рас-счё-ту.
Огород изобиловал привычными и диковинными овощами. А вот «бесполезные» растения мама Катя не любила.
– Что цветы! Их не закрутишь на зиму. Ароматы эти твои – пшик – и нету! А из капусты щи сварить можно, – объясняла мать дочери простые истины.
– Но цветы так прекрасны… – вступала было Леночка.
Однако Катерина, зная наперёд всё, что скажет дочка, тут же безапелляционно её прерывала:
– Прекрааасны! Поглядиии-ка!!!
И мать шлёпает на стол увесистый кочан и, тыча на него пальцем, почти взвизгивает:
– Капуста! Вот она – прекрасна! Горох – чудесен! Репа – великолепна! Обед-то каждый день, поди, нужен! Как засосёт под ложечкой, тут-то и вспомнишь, как ароматно пахнет обычная вареная картоха. Лютиками да васильками, моя милая, не наешься!
Катерина говорила это и вместе с тем поражалась сама себе: как она уверенно произносит то, во что сама не очень-то верит, как громко вылетают из неё звуки, как по-взрослому, наверное, она в этот момент выглядит… И как же голос её стал похож на мать… И то, как стоит сложив на груди руки, и то как тыльной стороной кисти убирает непослушный локон со лба, и как не допускает и мысли, что у дочери может быть своё мнение и своя жизнь. Всё, что её пугало и раздражало в матери, тетерь так органично прижилось в ней самой… Катерина покраснела, отвернулась: невыносимо видеть эти глаза, в которых, конечно же, полное согласие, полное принятие, полная покорность. Детские глаза, родные глаза. Глаза похожие на неё, только светлые и чистые, как вода в Онеге в погожий день.
