Ненависть спящих яблонь
(история о Тальке, Варваре, умной мыши и тете Маше)
Где-то гладит синий прибой
Белоснежные хрупкие рифы.
Где-то кто-то идет в забой
Повышать нам с тобой тарифы.
Где-то кратер огнем плюет,
Засыпает пеплом дороги.
Где-то с точностью наоборот —
Небо топит дождем тревоги.
У кого-то в окошке Рим.
У кого-то в клетке синица.
Кто-то бродит по дому один,
И ему в этот час не спится..
Гумилевский где-то жираф
Грациозные ставит ноги.
На краю земли телеграф.
В глубине океанской миноги.
А в моих ушах шум реки,
А в глазах облака над елью,
И крыло журавля у руки,
И в душе яблонь цвет метелью.
Лето выдалось дождливое. Сегодня лило, как и вчера.
Три дня мышь жила в доме одна. «Эээх-хэ-хээ! – Довольно потирала лапки она – Развернусь!».
Ничто не предвещало беды.
2.
Разморенная после баньки, Талька, развешивала бельишко в сенях, когда в боковое оконце увидела, несущийся со склона, внедорожник, на всех парах рассекающий ее сад. «Мамины яблони!..» – не подумала – почувствовала она. И как была, в одной сорочке, кинулась из избы – «Убью!»
Машина обогнула дом, свернула в соседский двор и резко притормозила у бывшего дяди Васиного крыльца. Талька следом! Не замечая дождя, стянула с головы полотенце, крутанула вокруг кулака – если что, так и драться!
Устряпанная по самые стекла, дверца распахнулась. Показался страшный мужик. Без лица – почудилось Тальке. Сплошная корка грязи от головы до пят, глаза-щелки. На мгновение женщина опешила. Но ярость выправила ее, подтолкнула, накатила:
– Изверг, ты что творишь?! Там яблони!
Мужик устало выбирался из машины:
– Да ладно тебе. Было бы из-за чего яриться. Не велики те яблони, палки одни, новые воткнешь. Сама видишь, кругом развезло, в объезд не проехать.
Земля качнулась под Талькиными ногами.
– Ты!.. Твои проблемы! Моя земля! Мои яблони!. Не имеешь права! Не ты сажал, не тебе решать! – Ей не хватало воздуха. Последние свои слова она не услышала. Как в кошмарном сне.. « Яблони погибли..». Чтобы не упасть, сильнее вцепилась в полотенце. Впилась глазами в подступившего к дому врага. Насмерть.
Мужик тем временем попытался оттереть лицо рукавом. Лишь размазал. Под глазом проявилось въевшееся в кожу мазутное пятно. Тальку передернуло. В этом приезжем все – от изгвазданной вусмерть машины, до холодного, насмешливого взгляда – было отвратительно. Позже она узнала, что не пятно это, а родинка. Черт шельму метит.
Он посмотрел на свои руки. Ухмыльнулся:
– Кто бы в топь полез, когда есть возможность по тверди срезать?
Шагнул к ней. И не успела Талька опомниться, мазанул по чистой, распаренной щеке грязью:
– Шла бы ты, соседка, не до тебя ей, богу.
Она задохнулась:
– Нелюдь! Варвар!.
Резко отвернулась и пошла в свой двор. Скрылась за углом. Хлопнула дверью.
Стало тихо.
3.
«..Будто в ноль стерла. Сучка бешенная.. – Сплюнул он. И тут же усмехнулся, вспомнив, как подрагивали ее ягодицы под облепившей их мокрой рубашкой. – Злая. Ясно дело, без мужика живет.. Ну, да пох на нее.»
Варвар (а с легкой руки Тальки, да в нелегкую минуту, отныне и навеки вечные это имя так и приклеилось к нему), направился к своему крыльцу. Настроение, без того убитое расползшимися дорогами, было безнадежно испорчено. «И на кой черт сегодня выдвинулся? Знал, что хляби. Но, да главное – прибыл.» Разделся по пояс. Наспех ополоснулся дождевой водой из бочки. Не без труда вошел в дом – замок от прежнего хозяина оказал сопротивление. «Надо сменить». Развел огонь, благо дровишки, спасибо Василию Ивановичу, имелись в наличии. Развесил вокруг печи тяжелую от сырости и дорожной глины одежду. Сходил к машине за снедью и выпивкой. Смахнул хлам с кухонного стола. Сдул пыль с граненого хозяйского стакана, открыл «белую». Налил – «Обновим владения» – Опрокинул, прислушался. Хреново.. Сел – налил – выпил. По жилам побежало тепло. Отпускает. Наполнил снова. Не спеша нарезал хлеб, колбасу, настрогал сальца, вытряхнул из пакета зеленый лук, открыл банку магазинских огурцов. Сосредоточился. Выдохнул. Выпил «с чувством, с толком, расстановкой». Ух! Хрустнул огурчиком. Хорошо! Налил. Выпил. Закусил основательнее, с аппетитом. Налил опять.. Жизнь определенно налаживалась.
4.
Прошло часа два. Бесстыдно опрокинутая, пустая бутылка валялась на разоренном столе. Другая недопитая, задумчиво стояла рядом. Смеркалось. К оставленному, как есть, салу, словно полосу препятствий огибая, разбросанный повсюду лук, короткими перебежками пробиралась мышь. «Яки десантница.. Дожили.. – Нервно думала она. – Того и гляди военный режим введут.. Толи дело мой Вася – расцвет демократии и плюрализм мнений!.. Эээх..» – Вздохнула ностальгически. Но движения не прекратила.
На заваленной тряпьем, продавленной не одним поколением жильцов, кровати, раскинулся новый хозяин. «Стояать! – Неожиданно скомандовал он. (Мышь замерла) – Слушай сююдаа!. Вашу мааать!.. Пошли все на…!.. – на какой-то момент смысл произносимого от мыши ускользнул, слова сыпались сплошь незнакомые, ее Вася таких не употреблял. – …А попец, что надо, но лютаяаа! как подросток.. ааа-я-б ее.. поучил!.» – хохотнул, булькнул и затих.
