Смотря в зеркало, я вижу скуластый лик, рыжие волосы, большие глаза, но важно ли это? Нет. Ведь воскресным утром, опьяненный безумным энтузиазмом жизни, я решил проведать свой почтовый ящик. Там лежала книга, рукописное название на первой странице гласило: «Омерзительный Человек.», Это удивило не столь сильно, как само прочтение этой книги.
Я работаю в местном издательстве, мы публикуем никому ненужные чтива, и продаем за гроши. Подписываем контракты с никчемными, но амбициозными писаками, домохозяйками, вдруг озаренные высшей идеалистической идеей, но, по существу, лишь осатаневшие от сутолоки своего порядка. Но эта книга, словно глоток свежего воздуха, в окружении смрада.
Так. Она тебе понравилась. Но здесь нет имени.
Имени не было, просто книга, написанная никем, подкинутая в мой почтовый ящик никем, и прочитанная – никем.
Очередной фальшивый странный писатель?
Нет. Милая Бэтси. Я думаю ему есть, что вправду скрывать.
Придумал бы псевдоним.
Я рассказываю все своей коллеге редактору Бэтси Эддингтон. Она недоумевает так же ярко, как и я. Все происходит забавнее некуда: Мы сидим в подсобке и полушепотом разговариваем. Обычно в ней мы по иному делу. И, в отчаянный момент, к нам заходит директор.
Он отворяет дверь, и дезориентировано взирает своими зенками, скрытыми под толстыми линзами очков.
– Что вы тут делаете? – Спрашивает он.
Вдруг мы синхронно отвечаем:
– Читаем книгу.
Мы сидим в кабинете директора, он надел галстук, походивший на супрематическую картину. Темные складки на белой рубашке. Очки вечно сползают на кончик носа. Виднеется плешь, которая вскоре, наверняка будет закрыта париком. Неповоротливый увалень-директор говорит:
– С тем, что вы, как дурачки, читали в подсобке мы разобрались. Но что за книга?
– Я ее нашел у себя в почтовом ящике, тот, кто ее написал явно знал меня и мою работу, это все хорошая история для писателя, не так ли, шеф?
Он ухмыльнулся, быть может оттого, что я возвышаю человека, написавшего эту книгу, либо от моих дедуктивных и детективных домыслов.
– Дайте ее сюда. – Гаркнул он.
Я небрежно швырнул ее на стол, сам не знаю, почему.
Он посмотрит, что за книжонка. Так он сказал.
Мы ушли из кабинета. Кабинета – с деталями классического стиля. Кабинета – с высокопарным выставлением охотничьей атрибутики. Кабинета – столь нелюбимого мною. Но важно ли это?
Загадка о книге существует, но так существует моя личная жизнь, поэтому я спросил Бэтси, свободна ли она вечером.
– Определенно. – Другого ответа я и не ждал.
Официантка то безотрадно снует вокруг двух копов, то снисходительно наливает нам кофе. Но важно ли это? Не думаю, более важным делом, является лицо напротив – Бэтси. Я спрашиваю ее, как ей книга?
Лучше бы ты рассказал о своей жизни. И это верно?
Все происходит крайне романтично, каждая минута моего бытия изобилует сладкими ощущениями, ничто меня не тяготит, в моей жизни нет горестного, и в этот момент, когда мы с Бэтси сидим в забегаловке, которая пропахла потом людей разного сорта, и я спрашиваю ее о книге, я не чувствую ничего плохого. И должен ли?
– Крайне философская, даже если Чарльз ее одобрит, даст указы художникам, корректировщикам и, наконец, как всегда эти книжонки будут пылиться на никому не нужных стендах. – Ответила она.
– Да, но ведь автор неизвестен, как же контракт?
И тут подходит официантка, льет кофе в опустевшую кружку. И я пробуждаюсь вновь в редакции.
Я оглядываюсь на кабинет директора, черный силуэт несколько активничает. И, думаю, настал момент услышать его мнение. Я вхожу в кабинет, и Чарльз, в запотевших очках, стоит перед своим столом, словно он пришел к самому себе.
– Черт. Этот парень, или девушка, чертовски гениален, ну, или гениальна.
– Значит вам понравилось. – Не успел я это сказать, как вдруг он меня перебил.
– Да, если это прочитают люди…
Я снова сплю. И снова пробуждаюсь.
Бэтси снова смотрит на меня, и потом прибавляет:
– И, конечно же, это ведь моя работа, рисовать обложки этим книжонкам.
Я киваю. И вновь закрывая глаза, я оказываю рядом с директором.
– …Многие, более перспективные авторы точно захотят быть изданными нами.
И я киваю в ответ ему.
И, пока официантка лихорадочно снует по забегаловке, я пронзительно смотрю на Бэтси, и спрашиваю ее:
– Неужто столько шуму может произойти, ажиотаж и так далее…
– Ты о чем? – Вдруг вопросила она.
– …Думаю эта книга нашумит, точно нашумит. Ну если, автор назовется. – Отвечаю я.
– Нет, лично я думаю, что нет, не так уж и хороша она, попросту бессвязный трагичный опус. Мне больно, мне плохо. Таких много, поверь, и из их книжонок ни черта не выходит.
Иногда ее волшебные слова, в редкие удрученные минуты, всегда поднимали мне настроение, но сейчас ведь иной случай.
«Всякий раз я утверждаюсь в правоте чарующей бархатной ночи, в ее непостижимом влечении успокаивать, придавать смысл человеческой потребности. В такие моменты я думаю, ночь ли породила сон? или сон породил ночь?»
– Хорошо, что у тебя иная оценка книги. – Заметил я.
– И почему же, Джим? – Спрашивала она.
