Какой-то умник сказал, что старого человека болезни не беспокоят. В старости их становится слишком много, чтобы переживать по каждой в отдельности. Это он загнул от незнания предмета.
Александр Сергеевич повернулся на другой бок, скрипя кроватью, и тяжко вздохнул. Сна – ни в одном глазу! А еще говорят, что можно привыкнуть к одиночеству.
Сергеич поднялся и стал бродить в потемках по квартире, пользуясь светом снаружи. От кровати – к окну. От окна – в коридор, оттуда на кухню.
Однако бродить вскоре ему надоело. Сергеич у окна остановился, прижавшись коленями к теплой батарее. Весна за окнами. На темном асфальте блестит вода. Хороший сезон, замечательный. Можно уехать на дачу до самой осени. Квартиру сдать под охрану и жить на вольном воздухе. В сельской местности вернется здоровый сон, голова перестанет кружиться. А Тамара Борисовна станет тута приезжать. Непременно! Поскольку летом в городе лучше не жить – экология здесь никуда не годится. Вот опять голова закружилась, а в груди неожиданно замерло…
Сергеич уцепился рукой за форточку и с трудом отворил. Болезнь привязалась к нему с самой осени. И, что характерно, определить не могут в больнице, отчего вдруг слабость взялась в организме. Врачи говорят, что это надолго. На всю оставшуюся жизнь, хотя и не смертельно. До ста лет можно прожить с таким диагнозом. Для того и лекарства изобрели, чтобы поддерживать человека.
Лушников устал думать, его вдруг потянуло в сон. Он вернулся к кровати, лег набок. Укрылся. И сон опять овладел телом.
Во сне Лушников летал над каким-то аулом, позади у него сидела жена – Лушникова Ирина. Живая! Здоровая! Но как она там оказалась, если самолет одноместный?
В воздухе кружил противник. Это были самолеты с американскими звездами. Санька Лушников, молодой лейтенант, летал над чужой страной, без документов в кармане…
На этот раз его подбили. Самолет потерял управление и пошел штопором в землю.
Ирина вцепилась пальцами в плечи и кричала изо всех сил:
– Чем ты думаешь, старый осёл?! Неужели до тебя не доходит?!
После падения Александр Сергеевич долго соображал, приходя в себя. Тишина. Будильник щелкает электрическим механизмом. В квартире всё тот же полумрак. Так жаль, что кончился полет. Ирина была рядом – рукой дотянуться можно…
Сергеич опять забрался на кровать, отвернулся лицом к стене, подтянул одеяло и тут же задремал. Теперь без сновидений.
Проснулся поздно. В голове опять как-то странно гудело, словно трактор работает за углом. На самом деле никакого там трактора нет – проверялось неоднократно.
Он лежал, глядя то в потолок, то в окно, наливаясь шумом. Потом опустил ноги с кровати, сел, задержал дыхание: этот прием помогал когда-то снижать давление и устранять головную боль. Но в последнее время этот прием уже не работал. С чего бы? Ведь это проверенный способ. В таком случае надо открыть все до одной форточки. Свежий воздух – основа здоровья.
Звонок в дверь прервал размышления. Сергеич обрадовался. Выходит, не всё потеряно.
Он вышел в прихожую. За дверью стояла Тамара Борисовна – миниатюрная, хищная, молодая. От нее несло свежей улицей.
Лушников поддернул штаны, посторонился, кучерявый пушок на голове пригладил ладонью.
– На улице сегодня! Ой! Прямо прелесть! – шелестела Тамара. – Что у тебя со лбом?!
– С кровати упал…
Тамара загадочно улыбнулась, руки побежали по сумкам.
– Уколемся для начала, потом прогуляемся…
Однако Лушников от укола отказался, подняв кверху обе руки. И без того голова кружится, а тут еще эти лекарства. Надо бы пропустить…
Сели обедать. Лушников покосился в сторону часов на стене.
– Что? – поймала его взгляд Тамара.
– Обед, – вздохнул Сергеич.
Со вчерашнего дня у него оставалась нетронутой печеная курица. Лушников специально ее приготовил, надеясь, что Тамара Борисовна придет ночевать. Но та, сделав инъекцию, ушла, сославшись на занятость. Спросить бы, в чем причина «прогула», да разве же спросишь с гражданской жены? Одним словом – гостевой брак: пришел, ушел, никаких обязательств. Таким образом они кувыркаются вот уж почти год. Тамара живет в бывшем общежитии – без прописки, без ордера, на птичьих правах. Говорит, дочь у нее где-то имеется.
– Устала тоже. Легла отдохнуть – и уснула, – бормотала Тамара. – Проснулась – утро. Прости старушку…
Ну да! Старушку! При этом на вид «старухе» едва за тридцать.
Сергеич в удивлении дернул головой. Достал из холодильника бутылку водки, распечатал, наполнил рюмки – воскресенье всё же.
– Ты подумай насчет договора, – напомнила «старушка».
– Потом…
Сергеичу надоели уговоры. Он поднял рюмку и посмотрел внутрь: прозрачная жидкость дрожала в руке.
– Сейчас уже многие заключили договоры… – продолжала Тамара. – Ты ж не один такой будешь у них…
– Мелко плавают пока что… Встанут на ноги – тогда и посмотрим.
– Каждому по телевизору, добавка к пенсии, освобождение от платежей, – стрекотала Тамара.
Лушников мотнул головой. И протянул руку со стопкой.
– Может, голова перестанет шуметь. С воскресеньем!
И торопливо задрал кверху голову вместе с рюмкой, потом вернул пустую на стол и сморщился, блуждая глазами по столу. Чем бы таким закусить, чтобы не больно жирно, но чтобы вкусно. Наткнул на вилку огурец и стал жевать. Быстрая как молния мысль пронзила насквозь. Сколько осталось таких вот огурчиков в жизни испробовать? Хорошо – банок десять. Или, может быть, бочку… А если нет?! Если отмерено ему совсем ничего? Надо подумать над предложением Тамары Борисовны. Ведь она медицинская сестра. С хирургом когда-то работала, пока из Средней Азии на Среднюю Волгу не проводили…