Скрипучий аэропортовской автобус, как сельдями в бочке набитый уставшими и потными, побелевшими, пожелтевшими, позеленевшими, посиневшими, почерневшими и очумевшими пассажирами, с головы и до ног увешанными разнообразными чемоданами, баулами и портфелями, всевозможными узлами, торбами, котомками и сумками, то и дело вытворял до тошноты головокружительные пируэты и кандибоберы при своём движении.
Сей служебный авиационный автобус, весьма длинный и широкий, беспорядочно петлял по бескрайнему аэродромному бетонному полю, по огромной территории, сплошь заставленной всякими разными по внешнему виду и облику, типу и размеру, конструкции и форме, конфигурации и окраске воздушными судами. При этом хаотическом петлянии и вилянии, он совершал некие невероятные, сказочные, таинственные пассы и выписывал колёсами фантастические геометрические фигуры, узоры и кривые линии: то бишь круги и дуги, овалы и эллипсы, синусоиды, параболы и гиперболы, кренделя и колечки, рульки, роготульки и загогульки, различные сногсшибательные выкрутасы, мудрёные витки и какие-то иные замысловатые и умопомрачительные кудряшки, барашки и карабашки, спиральки и закорючки, вертушки и завитушки…
То ускоряясь, то резко замедляясь, виляя, петляя и извиваясь, он волочился мимо огромных разноцветных трансатлантических небесных лайнеров, тащился мимо весьма махоньких чудных и дивных частных самолётиков, которые совсем недавно появились в нашей стране как будто по мановению волшебной палочки.
С невероятным упорством, грозно ревя мотором и скрипя кузовом, этот синенький, видавший виды специальный автомобиль для перевозки людей, наполненный под завязку чертовски уставшими, по сто раз вспотевшими, дьявольски утомившимися и до ужаса очумевшими и одуревшими пассажирами, передвигался по серой бетонке, расчерченной вдоль и поперёк белыми, чёрными, синими, жёлтыми и красными линиями.
***
На улице стояла невыносимая томительная жара; погода как сдурела; солнце ошалело палило и своими длинными горячими лучами доставало любого и каждого.
Сущее пекло творилось в ближайшей округе, оно донимало со всех сторон бедных людей, долго и мучительно, добросовестно и усердно ожидающих вылета.
Тропическая жарища и палящий зной делали своё гнусное дело.
Как в преисподней было на открытом воздухе, шпарило от всей души.
Точно такая же до одурения несносная духотища царствовала и внутри этого раскалённого железного авиационного наземного транспортного средства, специально изготовленного для массового подвоза пассажиров от здания аэровокзала к месту стоянки самолётов соответствующих рейсов и обратно.
Люди разомлели, раскисли, расквасились, очумели и взмокли от верха и до низа самого, с головы и до ног; они маялись, страдали, пыжились, отдувались, обмахивались, обтирались носовыми платками, а то и просто рукавами своей одежды, но отрешённо и стоически молчали, как мумии египетские, как идолы древние, вырубленные из крепкого доисторического камня, как ошарашенные рыбы, попавшись вдруг на крючок с вкусной-превкусной наживкой.
Они, авиапассажиры, не понимая уже вообще ничего, бешено выкатив на лоб красные вспухшие квадратные глаза, со страшной силой глотали сухой горячий воздух, лихо, ненасытно и жадно хватая его бесцветными, растрескавшимися вдоль и поперёк губами, беззвучно раскрывая перекошенные от страстного желания выжить рты с высунутыми кровавыми языками и с текущей слюной, как у истерзанной долгим бегом породистой легавой в погоне за прыткой лесной дичью…
***
Уморившиеся от такого адского беспредела пассажиры корчились от недомогания, но терпели эти невзгоды и вежливо молчали. Они робели слово лишнее вымолвить. Они, бедолаги, опасались потребовать для себя неких комфортных условий. Они не хотели обострять возникшую ситуацию… и так слишком взрывоопасную. Они топили в себе всё нарастающую ярость. Они старались забыться и отключиться.
Лишь изредка то с одного места, то с другого, то с третьего, то ещё с какого… всё же раздавались весьма несмелые… стеснительно-конфузливые вопли, просящие помощи и пощады, а то и простейшего человеческого понимания, жалости и сочувствия.
Иногда слышались и тяжёлые стоны явного недовольства, на которые ни дежурная, сидевшая рядом с водителем, ни он сам не обращали абсолютно никакого внимания.
Им было до лампочки. Им всё было фиолетово. Им на это происходящее было начхать и наплевать. Они были заняты своими личными разговорами, а что за спиной творится – по барабану! Что за их плечами вершится – не их ума дело.
Они, водитель и дежурная, особо не заморачивались, не до этого им было.
Нет! Ни до этого!
Они, водитель и дежурная, своими собственными делами занимались.
К пассажирам они относились… как к серой толпе, как к чему-то аморфному, как к бездушной и бессердечной массе, как к расходному материалу, как к пыли, как к перхоти.
Каждый рейс – разные люди для них. Каждый день – другие пассажиры.
Да и люди эти вовсе не! знакомые! Совершенно верно! Эти люди, эти пассажиры им не! знакомы. А с незнакомыми можно особо не валандаться. Незнакомый люд… – это неизвестные и неведомые пустопорожние личности, которых можно послать хоть куда… Хоть туда… хоть сюда… Хоть направо… хоть налево… хоть далеко-далеко… Хоть к этой или той… Хоть на тот или другой… Хоть в ту… хоть в эту… Хоть к чёрту на кулички… Хоть к самому дьяволу… Хоть к сатане… И вообще хоть куда… Пусть идут они туда и не домогаются. Нечего им тут шепериться… да права качать… Не до них!!
