За стенами роскошной виллы весна медленно превращалась в лето. Ветер, свободно гуляющий по императорским покоям, постоянно менял направление, влетая то в восточные, то в западные окна. С запада он приносил изысканно одетому человеку, лежащему на высоком ложе, аромат цветов, а с востока – слабый запах моря. И только этот ветер и эти запахи связывали лежащего с разыгрывающейся за окном мистерией расцвета пробужденной природы. Ибо он был слишком слаб чтобы даже дойти до окна, а о том, чтобы выйти на улицу, Константин Великий уже и не думал.
– Я умираю. – В последнее время Константин полюбил разговаривать сам с собой. Прислуга, которая могла бы подслушать сокровенные мысли августа, с видимым удовольствием подчинилась распоряжению удалиться и не беспокоить повелителя до особого распоряжения. Но он не собирался звать их, хоть это и создавало некоторые неудобства: кувшин с прохладительными питьем уже нагрелся, а над нарезанными фруктами роились насекомые. Константину было легче смириться с соседством ос, чем дать хотя бы одному плебею увидеть свой страх.
– Лучше быть последним батраком на земле, чем царем в царстве Аида… Кто же это говорил? – В последнее время память стала также ненадежна, как и всё тело. – Впрочем, неважно. Я сделал всё, что мог, чтобы избежать этой участи, и скоро я узнаю, правду ли сказал тот молодой кандидат1.
Константин действительно забыл многое. Даже лица жены и первенца, которые, если верить словам некоторых особенно совестливых жрецов, никогда не должны были стереться из памяти убийцы, поблекли и потускнели. Но ночь, предшествующую его признанию августом, и тот разговор он помнил так хорошо, словно это случилось вчера.
***
Это лето было важным, очень важным. Болезнь отца, непостоянство и откровенный страх августа Галерия; поспешное бегство в Британию к пока еще живому родителю и верным легионом. Один неверный шаг, и всё сорвалось бы, и тогда за голову бывшего наследника половины империи не дали бы и завалящей монеты.
Не удивительно, что, прибыв в Эборак и узнав, что отец ещё жив, Константин совершил нечто, несвойственное для себя. Высокомерный и тщательно следящий за тем, что и кому говорит, он разговорился с кандидатом, охранявшим его комнату изнутри.
– Как твоё имя? – Константин понимал, что после нескольких дней пути и сложной переправы ему необходимо отдохнуть, но сон не шёл. Тогда он решил, что несколько добрых слов, сказанных кандидату охраняющему его покои, будут полезны для поднятия престижа и для избавления от сегодняшнего напряжения.
– Картафил. – Он стоял у двери, не шелохнувшись, словно не нуждался даже в перемене позы, чтобы не затекали руки и ноги.
– Давно ты служишь здесь?
– Нет. Только три месяца. – Он говорил со слабым акцентом, подобного которому Константин ещё не слышал.
– Должно быть, ты хороший и верный солдат, раза август ввёл тебя в число кандидатов.
– Я благодарен августу за эту честь. – Кандидат делал и говорил то, что должен был, но что-то в нем казалось неправильным. На всякий случай Константин нащупал короткий кинжал, с которым никогда не расставался.
– Откуда ты?
– Моя родина – маленький городок на берегу Иордана, что в Сирии Палестинской2
