Ну и как, скажите на милость, не потирать ручонки и едва не повизгивать от предвкушения чудненькой забавы – долгожданного реванша над этим козлом, он же волчина позорный, – а тогда еще волчонок, щенок – ути-пути, какие мы были породистые, клубный мальчик-доберманчик, весь поджарый, весь такой моднявый, и вообще весь из себя. Папаша Левинсон, директор ансамбля песни и пляски «Калинка», с гастролей шмотки привозил, а этот красавец фарцевал в сортире. И никто не стукнул ни разу, вот ведь народ! А больше выгонять и не за что было. Учился, падла, хорошо и отлично. Интересно, почему евреи умные? А? Не все, конечно, но закономерность прослеживается. Процентов на восемьдесят.
Да не умные! – осенило тут следователя районной прокуратуры Плошко Тамару Васильевну. – Хитрые, сволочи, хитрожопые, это да. А умный тот, кто вдаль смотрит, ждет своего часа и – раз! – нападает неожиданно и внезапно, без бреха, в отличие от идиоток-пустолаек. И в горло. И вершит расправу с той стороны, откуда вражина вообще не ждет.
Отчего же следователь и майор органов внутренних дел Плошко Тамара питает такую, судя по всему, застарелую и личную неприязнь к Леониду Левинсону, подозреваемому (а в сущности, обвиняемому) в растлении несовершеннолетних? Это вопрос деликатный, и сама Тамара Васильевна изобретает различные причины классово-идеологического и имущественного характера, не исключая и национальный аспект… Но, будем откровенны, все это чистая фигня и демагогия. Муж Тамары, полковник Гуревич, знатный гаишник, хотя и не так уж ею горячо любим, но ведь терпит же она его больше двадцати лет, если считать добрачный период сексуально-половой связи. И прижила с ним двоих пареньков, вполне прикинутых ребятишек, старший из которых обитает в настоящее время в школе бизнеса, штат Орегон, обучаясь на юрисконсульта. Пристроен и младший – в дорогую гимназию с монархическим уклоном. Так что не такой уж Тамара Васильевна несгибаемый и железобетонный Феликс по части национал-патриотизма, а также чистых рук и прочих реквизитов знаменитой ментовской чести. Я бы сто раз подумала, прежде чем назвать ее неподкупной. Ах, друзья, коллеги, юридические и физические лица! Сожалею, но это – не самое сильное место майора.
Сильное же место Тамары Васильевны располагается далеко не в коренастой ее голове, и уж конечно не в мстительном сердце. И даже не в руках, пухлых и когтистых, и загребущих на зависть. А располагается оно… прямо даже не знаю, как сказать помягче, избежав циничных кривотолков…
В общем, говоря коротко и образно. Учась на юридическом факультете МГУ (вместе с ныне подследственным, а в прошлом отличником учебы, шахматистом и фарцовщиком, плюс великолепным красавцем Лёней Левинсоном) Тамара Плошко, бессменный член факультетского бюро ВЛКСМ, славилась в студенческих кругах… Нет, не могу. Пообещайте, что следующую зловонную строчку вы закроете каким-нибудь ландышем серебристым. В общем, популярная барышня была известна всему юрфаку как (прости, Господи!) «комсомольская давалка». Вот. Как ни крути, но сказать об этом надо, ибо многое объясняет.
Студентка Плошко, будучи лишена последних женских аргументов, как то: глаза, ноги, кожа, волосы, – каковые являются компенсацией общего эстетического упадка, – сама себе нравилась чрезвычайно. Корявенькое существо, пучеглазое, но практически без ресниц, гордо печатало шаг по коридорам и улицам и шибко драло толстый утиный нос. Нервировали только прыщи, но из специальной литературы она узнала, как от них избавиться. К своей дебютной жертве Плошка подползла на сеновале в колхозе, на так называемой картошке. В темноте избранник не разобрал что к чему, а с первыми, как говорится, лучами солнца в ужасе бежал.
Чаще всего она брала мальчиков тепленькими, после активных студенческих пирушек, куда ее, признаться, не приглашали. Являлась незваной, вызнав адреса и явки окольными путями. Не гнать же человека. Тем более, не являлось секретом, что и своим крошечным, как у судака, ротиком она тоже работает с большой самоотдачей, что отчасти повышало ее рейтинг.
Дошла очередь и до звезды первой величины. Левинсона Тамара побаивалась. В отличие от прочих, с которыми Плошка лишь утоляла зов жадного либидо, Лёня ей нравился. Ну, то есть настолько, насколько этой росянке мог кто-то нравиться по-человечески.
Ох, как уж она мела хвостом, едва завидев свою любовь! Незамечаемая, кралась по пятам, чтобы сесть рядом в аудитории или в метро. Провожала до дому – сначала плетясь сзади шагах в десяти, постепенно же сокращая дистанцию, и, в конце концов, обмирая от собственной бравости, ухватила долговязого неотразимчика под руку – на уровне своего плеча.
Конец ознакомительного фрагмента.
