– Вась, что делать-то будем, а?
Кот Васька пошевелил усами и пристально посмотрел жёлтыми глазами на старичка, который сидел рядом с ним на подоконнике. Старичок был маленький, с длинной бородой и в тапках.
– Может, ты зря её хахалю сковородку на ногу уронил? – продолжал он. – Всё ж какой-никакой, а кавалер!
Васькины глаза недобро вспыхнули.
– Не зр-р-ря, Матвей Тимофеевич, не зр-р-ря! Кавалер-р-р нашёлся! Глаза его видел? Точно у собаки бешеной! И пах псиной! – Васька чихнул. – Он за Машкой только ради квартир-р-ры ухаживал, под себя подбир-р-рал. И тебя бы спр-р-роваил, быстр-р-ренько!
– Как-так спровадил? – опешил старичок. – Но-но! Меня так просто не спровадишь! Я в этом доме…
– Знаю, знаю, – Васька прищурился и посмотрел в окно. – Пять веков пр-р-рожил! А дому-то только пять десяточков! Ох, вр-рёшь!
– Ну тебя, Васька! – домовой Матвей Тимофеевич от досады сплюнул через левое плечо. – Я же говорил тебе, что речка здесь была, и деревенька стояла, маленькая такая…
– И нар-р-роду в ней, поди, не было. Откуда же столько вас, домовых, р-р-расплодилось?
Матвей Тимофеевич насупился и отвернулся к окну.
За окном летели мелкие сероватые снежинки. Прохожие, вдвинув голову в шарфы и пальто, торопливо шли к остановке. В общем, смотреть за окном было совершенно не на что и, посопев ещё немного, Матвей Тимофеевич снова повернулся к коту.
– Вась, она же всё грустит. Весь свой дневник разбитыми сердцами изрисовала. Как маленькая. А самой-то замуж пора давно!
Васька хмыкнул в усы и протяжно мурлыкнул:
– Ага, по чужим дневникам, значит, шастаем!
Домовой смутился.
– Ну не то чтобы… – он почесал затылок, потом нос, потом потёр друг об дружку ноги и снова уставился в окно. – Самую малость если, а то как в доме порядок держать, если в голове у хозяйки чёрти что творится. А она же мне… Как родная дочь, всё равно что. Я же её с пелёнок помню!
В это время во входной двери щёлкнул замок, в прихожей зажёгся свет.
– Пр-ришла твоя дочурка! – язвительно мурлыкнул кот. – Встр-р-речай!
– Прикрой, Вась! – шепнул домовой.
Васька спрыгнул с окна и, мурча, направился в коридор, где Васькина хозяйка стягивала с себя неуклюжую шапку с помпоном и разматывала толстый, крупной вязки шарф.
Девушка наклонилась к коту и погладила его по голове.
– Привет, Вася, Васенька-коток, один только ты и ждёшь меня в этой жизни. Да и то, потому что голодный!
Она тяжело вздохнула и начала стягивать сапоги, с которых на пол падали большие грязноватые капли.
– Как же я не люблю всю эту сырость, – один сапог встал на коврик. – И серость. Так и проживёшь всю жизнь, в серости. И сырости, – второй сапог аккуратно встал рядом с первым.
Вася потёрся девушке об ноги, замурчал и краем глаза проследил за тем, как с подоконника в комнате тихонько спрыгнул домовой, пробежал мимо старого дивана в коридор и незаметно прошмыгнул в ванную, к самой дальней стенке – там у домового был свой маленький домик.
Девушка, погружённая в свои мысли, ничего не заметила. Она снова вздохнула («Всё вздыхает и вздыхает», – заметил кот) и направилась к окну в комнате.
Через полчаса Васька прокрался в ванную.
– Вылезай, Матвей Тимофеевич, совсем наша деваха того.
Домовой испуганно уставился на кота.
– Что того? Заболела, чай?
– Не заболела! Сам посмотр-р-ри! – кот фыркнул в усы.
Домовой следом за Васькой прокрался в комнату и украдкой выглянул из-за дивана. В комнате было темно.
Хозяйка сидела на подоконнике незашторенного окна и смотрела в небо.
– И долго она так сидит? – спросил домовой.
– Как пр-р-ришла, так и сидит, – кот взмахнул хвостом. – Даже меня покор-р-рмить забыла, каково, а?
– Того и гляди, стихи писать начнёт, – мрачно уронил домовой. – Тогда и вовсе пиши пропало. Что у неё в институте?
– Сдала вчера последний экзамен. Ср-р-редневековая литератур-р-ра.
