Лаврентий Петрович.
Лаврентий Петрович потупил глаза, нервно поправил манжету своей старенькой светло-голубой рубашки, и принялся ковырять ногтем этикетку на бутылочке пива, мысленно проклиная себя за то, что зачем-то именно сегодня согласился выбраться в бар с двумя своими коллегами. Ведь мог бы сейчас спокойно сидеть дома за партией в шахматы по интернету, рядом мурчал бы старый беззубый кот Борис, в желудке переваривалась порция макарон по-флотски, которые он собирался приготовить в тот день. Но нет… Все пошло совсем не так, почему забрала застенчивости пали и откуда появился этот молодецкий запал выйти в люди он объяснить себе не мог. Может быть приближавшийся конец года, некий благодушный настрой, или же неожиданно приятное декабрьское солнце навели его на добродушный лад, что он неожиданно для всех принял приглашение.
Они то звали его практически постоянно, но он каждый раз отказывался, с растерянно-виноватой улыбкой ссылаясь на бесконечную очередь причин, как уважительных, так и совершенно смехотворных. Его коллеги, старшие инженеры Краснов и Золотов, уже наслушались вдоволь этих отговорок, но будучи мужиками, в первую очередь, душевными, и уже во все остальные – прямолинейными, сквернословящими и неравнодушными к горячительному, каждую пятницу дежурно звали его, такого же старшего инженера Лаврентия Петровича Ладушкина, заглянуть в дешевый бар неподалеку от их работы.
На Юго-Западе Москвы вдалеке от общественного транспорта и жилой застройки в одной общей тесной бытовке, пропахшей насквозь сигаретами и сыростью, они втроем сидели уже почти год, проверяя строительную документацию для нового монструозного торгового центра, понося идиотов-проектировщиков и строителей-тугодумов, иногда жалуясь на своих жен и любовниц, правительство, цены и совсем уж изредка отвлекаясь на такие экзистенциальные темы, типа: «Как все заебало» и «К чему это все?».
Основным заводилой был Краснов, рыжий детина из Рязани, под сорок лет и под сто двадцать килограммов, отслуживший в десанте, и безгранично этим гордившийся, с одной бывшей женой и с одной нынешней. В сумме имевший трое детей, походивших на него как две капли воды, такие же светлые, крупнолицые и громкие. Когда он открывал рот в бытовке дрожали стекла, поэтому строители-иммигранты, предпочитали дожидаться пока он выйдет, чтобы у двух его коллег, тысячу раз извиняясь, спросить какой-либо профессиональный вопрос.
Второй старший инженер Золотов тоже не был мастером дипломатичности, но обладал куда большей степенью терпения, что приносило ему заметно больше выгоды, поскольку договариваться всегда приходили к нему. Краснов, конечно, тоже был не дурак в плане договориться, но его природная вспыльчивость по отношению к неприкрытой халтуре обошлась ему примерно в комнату в его новой квартире в свеженьком микрорайоне за городом. Золотов же, татарин по национальности, перекочевавший в Москву в самом юном возрасте, был куда сговорчивее, он всегда старался держать руку на пульсе стройки. Делиться чем-то личным он патологически не любил, куда с большим удовольствием распространяясь о слухах или новостях, что бродили по стройплощадке. Однако, кто-то говорил, что у него порядка дюжины любовниц, по одной в каждом спальном районе Москвы, что, как отмечали все, было несомненно удобно и предусмотрительно.
Лаврентий Петрович был третьим в этой компании. Большую часть времени он помалкивал, поправлял очки и всматривался в документацию, распечатанную на огромных бумажных простынях. Находя какое-либо несоответствие, которых на дню попадалось не менее десятка, он не произносил громкое «Блядь» как его сотоварищи, а лишь глубоко вздыхал, открывал электронную почту, чтобы, пользуясь дежурными официальными выражениями, обратить внимание проектировщика на допущенную ошибку. В разговорах своих коллег он принимал лишь опосредованное участие, иногда для проформы соглашаясь с очевидными выводами. В начале их совместной работы он попадал под насмешки, однако, ему удалось заслужить должное уважение, благодаря тому, что он не раз спасал своих коллег, находя ошибки, которые те благополучно пропускали, тем самым прикрывая их тылы. Но это была далеко не главная часть его социальных успехов. Самое главное, что делал он это без какого-либо бахвальства или высокомерной надменности, разъяснял без нравоучений или морализаторства. Словно извиняясь за свое знание, он доносил его до окружающих, тем самым зарабатывая себе очки уважения. Во многом благодаря именно этой открытости в его нижнем ящичке стола скопился целый мини-бар из весьма недурных наименований крепкого алкоголя, которыми он с радостью делился с коллегами. Сам же Лаврентий Петрович практически не употреблял, разве что одну-две стопки на День строителя или на Новогодний корпоратив, в остальные же дни он воздерживался из-за употребления антибиотиков, приезда родственников, большого количества навалившейся работы и Господь еще знает чего.
Такое положение вещей за год вошло в привычку, но вот почему-то именно сегодня его что-то дернуло согласиться. Краснов и Золотов уже брали куртки, как бросили дежурное: «Лаврентий Петрович, не хотите ли с нами по стаканчику?». «Да, пожалуй, можно» – неожиданно выпалил он, удивившись самому себе и своему порыву.
