1
Большое и какое-то безвкусное, с несколько хаотично расположенными корпусами здание. «Да уж, институт международных отношений. Типичный «совок» семидесятых годов: какие-то столбы и щиты со стеклом, когда у нас что-то оригинальное строить начнут? А то всё эти мастодонты, – Илона сразу вспомнила советское посольство в Париже, где они втроём побывали в мае, – тоже ещё тот ужас! Это даже лучше, но всё равно безобразие!»
– Вот, Илоночка, тут ты будешь учиться, папа всё устроит, главное – не завали вступительные. Наверное, приятно получать образование в таком прекрасном заведении и в таком чудесном здании, – дежурная лучезарная улыбка Александры Евгеньевны обнажила безукоризненный ряд белых, до жемчужного блеска, зубов. – Ведь очень оригинальненько построено. Вот это сочетаньице широких оконных проёмов в центре и узеньких по краям. Это просто великолепно! Кто архитектор, Витенька?
– Да какая разница, Сашенька! – папа Илоны только присоединился к своим домочадцам, он заходил в то самое, так не понравившееся дочке, здание. – Там учиться надо будет, книги штудировать, языки изучать, а не проёмы рассматривать.
– Какой ты всё-таки иногда бываешь скучный и нелюбознательный! Ведь аура – это так важно, альмаматер ведь! Она вдохновляет! Ведёт к новым победам! А ты заладил, разница… – Александра Евгеньевна разочарованно вздохнула. – Да, кстати, Илоночка, ты язык выбрала? А то одного английского мало, пусть даже хорошего, как у тебя.
– Папа советует идти на португальский. Это сейчас востребовано: Ангола, Мозамбик, освободившиеся колонии, прогрессивные страны. Что там ещё, пап?
– Гвинея-Бисау, острова Зелёного мыса, потом Бразилия. Там, конечно, капитализм по американскому образцу, зато всё есть, и это уже серьёзно, это тебе не нищий Мозамбик! Там, правда, есть некоторые отличия в языке, но их легко запомнить.
– Да, попасть бы в Рио-де-Жанейро, пляжи там шикарные! – Илона мечтательно прикрыла свои большие голубые глаза – предмет зависти одноклассниц.
– Это пока из области фантастики, Илоночка, сначала надо закончить МГИМО всё ж, – и мама Сашенька посмотрела почему-то не на дочь, а на её папу. Тот вздохнул:
– Ага, и поступить бы не мешало. Всё не так просто, это не семечки на завалинке лузгать.
– Но ты же уверял, что проблем не будет. Рекомендация от райкома будет, а в институте Вершинин обещал содействие.
– Ну, Вершинин-то обещал, – раздражённо произнёс муж, – да он не один там. Ну и с нашей стороны тоже что-то нужно. У тебя же есть кто-то по французской косметике? Ну, когда привезённая кончается, ты же где-то берёшь, бывает же такое? А то он в командировки не ездит, а жена просит.
– Есть одна хорошая женщина, но, Витенька, это выльется в немалые деньги! Ох, у людей одна корысть на уме!
– Ну, выльется и выльется, что поделаешь? В Одессе за институт народного хозяйства три тыщи платят, а тебе за МГИМО сотни-другой рублей жалко. А ещё несколько лет назад туда девчонок вообще почти не пускали. Это сейчас перестройка, новый ректор, и всё меняется. Но всё равно очень трудно и не факт, что косметикой обойдёмся. Однако раз решили, то поступаем. Ладно, поехали, – Виктор Сергеевич провёл широкой ладонью по лицу, словно стирал с него пыль аудиторий института, – а то мне ещё в МИД успеть бы!
– Три тысячи рублей! Но это ведь разные совершенно вещи! Как ты не понимаешь! Вы совсем там от жизни оторвались! Это же Одесса! И одно дело – взятки, другое – взять по дружбе, – Александра Евгеньевна осеклась внезапно, смысловая близость двух слов бросалась в глаза, но пауза длилась лишь несколько мгновений, и она намеренно ужѐ расставила акценты, – взять по дружбе умную и образованную девочку! Нархоз – это торговля, а туда одни жулики лезут, чтобы потом в какой-нибудь снабсбыт сесть. Я знаю: не первый год живу. Это так противно, так отвратительно!
Виктор Сергеевич вздохнул: спорить с женой бесполезно. Она всё знала лучше, всё, даже то, о чём имела весьма смутное представление. Кроме того хотя бы, что не знала вовсе, и то хорошо.
Илоне тоже было мерзко слушать эти истории, и она вздохнула с облегчением, когда все наконец сели в машину, и она их унесла от этого уродливого здания. Подальше, домой, а ведь ещё в нём учиться. Но вот, в отличие от мамы, и ей было наплевать, как выглядит институт, зачем ещё аура какая-то? Отец прав. Главное, чтобы штукатурка на голову не падала, а то он рассказывал, как у них прямо на лекции потолок посыпался, и это во внешторговском институте! Хорошо, легко отделались, без пострадавших, и дело замяли, а то полетели бы головы! Папа – вообще умница, он ровно шёл по жизни, без зигзагов. Просто долбил в одну точку, и всё. Закончил свой внешторг, который влился в этот же МГИМО: в него таких, как он, и вовсе не брали, тоже мне – со свиным рязанским рылом и в мидовский ряд, а он пробился, правда, не с первого захода, пришлось в армии послужить и поработать. И потом поднимался по ступенькам вверх, медленно, но верно. И вот в свои пятьдесят с небольшим – на ответственной должности в минвнешторге, и в загранкомандировки ездит, и вот даже смог их с мамой во Францию взять один раз. Как-то пробил. Правда, обменный фонд был скудноват, не разгонишься, но хоть Париж посмотрели. В общем, папочка Витенька – молодец. Всем бы такого мужа, хотя, конечно, бывают и лучше, более перспективные. Но для мамы и он – потолок, предел мечтаний. Потому как чего бы она без него делала со своим образованием хормейстера? Народным коллективом в районном клубе руководила? Ага, здорово, и сто десять рэ в зубы в конце месяца, ну сто двадцать. Что это меняет? Это с её-то запросами. Зато она – творческая интеллигенция, а папа – чиновник, и она может позволить себе иногда свысока смотреть на советского бюрократа-технократа. «Как ты можешь не узнавать эту музыку? Это же Стравинский! «Весна священная!» Но папа Илоны слишком далёк от «Весны священной»: он узнавал только «Священную войну», а это уже не балет и даже не опера.
