ГЛАВА 1. Расчёты с долгами
— Благуш… Ну давай поедем на тусу к Голдовскому, а? — изящный пальчик с маникюром обрисовал мужественный подбородок с лёгкой небритостью. Губки девушки обиженно надулись, а глаза продолжили исподтишка следить за выражением лица соседа по постели.
Сосед, являвший собой редкое по красоте сочетание черт под утренней щетиной, приоткрыл один глаз:
— Ой, Маня… — поморщился он, — я-то думал… Так вот откуда столько вдохновения на утренние ласки! — он с некоторым разочарованием на лице откинул шуршащее чистотой одеяло и поднялся с постели, провожаемый надутым взглядом из-под пушистых ресниц. Взял с низенькой тумбочки пульт и нажатием кнопки расшторил окна в комнате. После плотного покрытия блекаут-шторами свет остервенело ворвался в огромные окна от пола до потолка сплошным потоком, несмотря на пасмурную зиму. Маня упрямо сверлила голую спину недовольным взглядом. Спина вместе со всем, что к ней прилагалось от стройного мужского тела, застыла перед окном. Маня, пошуршав постелью, выскочила из неё и тоже подошла, прижавшись к спине своей неотразимой наготой, прикрытой волнистыми волосами.
— Ну, Благу-у-уш… — она распластала маникюр по плечам, пытаясь делать массаж, а потом взобралась пальцами на голову и стала растирать скальп. Обладатель скальпа и голой спины, отклонил от неё голову к окну и встряхнул волосами, которые красиво обрамляли голову светлой длиной, но не спускались до плеч.
— Мань, прекрати, массаж – это не твоё, — он недовольно дёрнул плечом.
— Ну я знаю – ты опять будешь полчаса застывать у окна, потом кинешься записывать ноты, и опять всё понесётся как всегда! — обиженно воскликнула она.
— Вот и не мешай, раз знаешь! — раздражённо отрезал он. Примерно через полчаса после непрерывного разглядывания крыш домов, подёрнутых сероватой дымкой неслучившегося мороза, он обернулся на комнату. Большое помещение, лаконично оформленное в стиле минимализма, являло собой сразу и спальню с огромной кроватью, и что-то вроде музыкального кабинета или небольшой студии. Всё было оформлено в серой с чёрным гамме, но не слишком тёмного оттенка. Только у одной стены красиво пестрели три электрогитары, развешанные в специальных крепежах, и одна аккустическая имела простой оттенок дерева. Завёрнутая в одеяло Маня надуто смотрела из серого кресла, оторвавшись от большого смартфона.
— Записать, записать… — обеспокоено прошептал голый музыкант, стремительно прошагав к столику около гитар. Он разыскал не до конца исписанную нотную тетрадь и, примостившись на полу из тёмного дерева, стал быстро записывать музыкальную композицию, карябая автоматическим карандашом среди нотных линеек. Он тихо ругался, нависая над низким крепким столом, и продирал дырки в бумаге.
— Да нажми ты на кнопку! — не выдержала Маня.
Он раздражённо потыкал большим пальцем по верхушке карандаша. Что-то прошелестел губами и продолжил продирать нотный стан. Маня вздохнула, закатив глаза, подошла к голому музыканту, нашла в плоском выдвижном ящике упаковку тонких грифелей и выдернула карандаш из пишущей руки. В ответ послышался матерный шелест, но Маня, ничуть не смутившись, вставила несколько графитовых стержней в тело карандаша, добыла из нехитрого устройства пишущий кончик и наклонилась, красиво колыхнув грудью над взлохмаченной головой. Музыкант попытался выдернуть у неё карандаш, шевеля губами что-то нетерпеливое. Маня не отпустила пишущий предмет и невозмутимо наткнулась взглядом на красивое нахмуренное лицо.
— К Голдовскому вечером, м? — поставила она условие.
Прозвучало изнемогающее рычание в ответ. Он всё-таки выдернул у неё карандаш:
— Не знаю… посмотрим… Иди там… к Лиде, она уже что-то приготовила… Слышишь, запах?..
Маня накинула чёрный шёлковый халат, явно мужской, и выпорхнула из стеклянной двери, обвевая стройные ноги и дверной проём по пути крыльями незапахнутого шёлка. Она прошла небольшим коридором, слабо напоминавшим часть жилого помещения и оформленным лишь постерами с известными гитаристами, до большой кухни, совмещённой с гостиной, обставленной всё в тех же серых тонах.
— А-а, Машенька, — протянула приветливая женщина из-за кухонного острова и добродушно склонила голову. Её возраст мог являться загадкой где-то в пределах от шестидесяти до семидесяти лет.
— Привет, — равнодушно ответила Маня, лениво прикрыв одной полой халата нижнюю часть тела. Она взобралась на барный стул, приставленный с обратной стороны к кухонному острову, и поискав скучным взглядом среди фруктов, выложенных на блюдо, закинула в рот кусочек ананаса, — чё такой кислый сегодня?! — возмутилась она, взглянув на женщину.
— Ну… — растерялась та, раскинув руки, — выбирала!.. Как велели, самый жёлтый взяла.
— Фу! — резюмировала Маня и, скривясь, плюнула недожёванный кусок фрукта на столешницу. За ней быстро убрали и протёрли стол чистой салфеткой.
— А как там?.. — заискивающе посмотрела распорядительница по кухне. — Василий Сергеич как сегодня?..
— Та… — махнула Маня рукой, — как обычно…
— Пишет? — с уважительным трепетом спросила женщина.
— Ой, Лида!.. — Маня с упрёком посмотрела на неё. — Он всегда пишет! — раздражённо поведала Маня. — Зря только старалась с утра… — Маня подцепила с блюда кусочек манго и удовлетворённо прожевала, потом запихнула в рот ещё два таких же кубика, — ну вот же… можешь, когда захочешь! — похвалила она с набитым ртом.
