…
— А как тебя зовут? — с готовностью спросила она.
Парень с сомнением взглянул на неё из-под капюшона:
— Пусть будет Ваня, — нахмурился он, — пока…
— Пока? — удивилась она. — Ты не хочешь говорить настоящее имя?
— Слушай, тебе зачем?.. — мрачно глянул он. — Я готов откликаться на Васю.
— Ты сказал – Иван, — растерялась она.
— Ладно, Иван, — сразу согласился он и приступил к инструктированию: — Значит так, сейчас проводишь меня, — он показал в сторону продолжения переулка, — здесь недалеко. Запомнишь место и придёшь первого, раз тебе ко второму гитара нужна. Пораньше, часов… когда ты очнёшься после Нового года?
Копейкина пожала плечами:
— Когда нужно, я не пью…
— Тогда приходи в восемь… или в семь…
Она удивлённо подняла брови, но кивнула, соглашаясь на ранний визит первого января.
— Поедем в одно место, пока там никого нет… Будет тебе гитара. Китайское говно, как ты любишь…
— Ладно, спасибо… А-а… денег сколько нужно?
— Ничего не надо. Только телефон свой восстанови как-нибудь до этого времени. И чтобы программа была для вызова такси.
— А с твоего нельзя такси вызвать? — удивилась Ангелина. — Я бы заплатила в любом случае сама.
Он что-то напряжённо сообразил:
— Первого?.. — и ответил: — Не, с моего лучше пока не надо… Свой принесёшь.
Она испуганно кивнула.
Он нахмуренно вздохнул, оглядев её ещё раз, взял у неё гитару, но от помощи не отказался, а наоборот навалился ей на плечи второй рукой, как раненый солдат. Копейкина удивлённо двинулась вдоль тёмного переулка. Было не совсем понятно: то ли он неуклюже обнял её, то ли пользуется, как опорой.
ГЛАВА 2. Склад
По мере того, как они шмякали ногами по слякоти, света от фонарей с улицы и из окон домов переулка становилось всё меньше. И вообще, дома здесь не выглядели жилыми. В этом районе жизнь кипела больше по будням, распахивая двери конторским служащим и арендаторам недорогих офисов. А теперь уже все разошлись по домам в надежде встретить главный праздник года в более уютных местах. Кое-где пробивался дежурный неяркий свет сигнализации из окон первого этажа или застеклённых входных дверей. Из чего легко было догадаться, что при желании можно прибегнуть к крайней мере ради своего спасения, разбив пару таких стёкол, и надеятся на помощь полиции или охраны этих помещений. И Копейкина, шаря глазами по этим световым пятнам переулка, видимо, что-то такое и соображала, таща своего подбитого солдата с сомнительным именем и репутацией. Она с тоской посмотрела на гитару в его другой руке, явно сожалея, что лишилась оружия.
— А… ты где-то здесь живёшь? — робко спросила она.
— Нет, — односложно ответил он, — не здесь… ночую иногда…
— А куда мы идём? — ещё тише осведомилась она, но всё-таки старалась делать голос бодрым.
— Да тут… недалеко… — после этих слов он неожиданно приналёг на её плечо сильнее и повлёк в тупиковое ответвление переулка, где было совсем уж мрачно и тихо. С провисшего провода оторвалась крупная капля и упала Копейкиной на нос. Она вздрогнула и подняла голову. Небо в проходе между притихшими крышами зданий казалось зловеще-синим.
— Не дёргайся, — посоветовал попутчик, — почти пришли.
Он приостановился. Она тоже. Впереди их путь упирался в высокий забор. Справа от них мрачнел старый заброшенный дом с выбитыми стёклами и расписанными стенами. Слова, написанные там, хоть и были плохо различимы в темноте, но однозначно приличными не являлись. Подбитый ослабил напор, и Копейкина с облегчением высвободила плечи. Их взгляды встретились. Но его глаз почти и не было видно под капюшоном, поэтому можно было с уверенностью наблюдать только за отблеском в её расширенных глазах. А его выражение лица могло быть в этот момент как удивлённым, так и изучающе-мрачноватым. А, может, оно являло собой всё сразу.
— Так ты в заброшке ночуешь?.. — уточнила Копейкина. — Ты – бомж? — с каким-то сочувствием прозвучала она. Но всё же её голос предательски дрогнул, и невозмутимостью обезоружить не получилось.
— А ты можешь предложить что-то получше? — насмешливо прозвучало из капюшона.
Копейкина лишь неуверенно прочистила горло в ответ и потянула к себе гитару, нащупав надломленный конец грифа под чехлом. Но он не поддался, оставшись подмышкой у предполагаемого бомжа. Он выдержал паузу, как если бы был знаком с напутствием Станиславского об успехе таких театральных пауз у зрителя, и только потом ответил:
— Не бомж! Чё сразу бомж-то? — его возмущение тоже было ненатуральным и попахивало театральностью пополам с насмешкой.
Копейкина нервно хмыкнула:
— Ну разве что у тебя под этой заброшкой шикарное подземелье, — её язвительность тоже звучала не слишком убедительно.
— Под землёй много интересного, — уверенно ответил отрёкшийся от звания бомжа и шагнул к дому напротив заброшенного, по виду являющемуся складским помещением с глухими стенами без окон и единственными воротами, — можно и шикарным иногда назвать… это как посмотреть… — он остановился у широких ворот со следами ржавчины и всё теми же непристойными надписями и выжидательно направил свой капюшон, а значит и взгляд в Копейкину.
