Какой замечательный день, чтобы повеситься. Лучше и придумать было нельзя.
Порфирий Валентинович ходил по квартире и никак не мог найти свои тапки. Сегодня он наконец-то решил: смелости и воли должно хватить. И разве нужен какой-то весомый повод, чтобы взять, немного раскачаться на стуле и отправиться восвояси. Не хотелось лишь только лететь к родне – Порфирий Валентинович никого не выносил. С матерью бы поболтать, да поесть, но вряд ли «там» этот вкус ощутишь. В раю должно быть так, как ты себе здесь нафантазировал. Будут ремонт получше, вкусный чай и интересные события.
Тапок так нигде и не было. Порфирий Валентинович открыл кладовку и порылся в своём инвентаре. Вешаться хотелось на красивой и тугой верёвке, такой же, как на которой казнили еретиков и пиратов. Где-то читал, что Пастернак приходил помогать Цветаевой собирать вещи. Перетянув сумки с чемоданом веревкой, сказал: «Крепкая, всё выдержит, хоть вешайся». Ну или как-то так. Дословно он не помнил. Цветаева на ней и повесилась.
Поковырявшись в хламе, он нашёл армейский ремень. Можно и на нём, но как-то уж слишком. А что люди скажут? Висит, как истукан, ничего лучше ремня не нашёл. Да и армию вспоминал он как-то нехотя. Помнится, на дембель звонила мать, спрашивала, что с собой прихватить. Порфирий тогда подумал и сказал: «А возьми мне яблок зелёных и больших. Хочу, чтобы мы ехали с тобой в такси, а я сзади громко их так жевал, чтобы водитель слышал и бесился. А я бы ими очень звучно чавкал». Так оно и было. А потом была Жанка, блудливая, но юморная. Старше Порфирия лет на семь. Любил он её в основном в загулы, лапал за непристойные места, а она, как статуя, уже привыкшая. Погогочет иногда, может по рукам вдарить, но нрава её хватало минут на пять. Дальше опять можно. Да и та от него ушла к водителю маршрутки, Порфирия одноклассник и собутыльник.
Нашлась и верёвка. Стало быть, узлы вязать надо, благо в армии и тому учили. Приснастил он свой портал к люстре, начал выбирать стул, на какой покрасивей встать. Кухонные табуреты не подходили, около стола весь уж и облез. Нехорошо получается. Придут на освидетельствование, скажут: «Ну и не мудрено, за жизнь свою, даже стульев не нажил». У соседа можно взять, так спросит зачем. Гости будут? Так ко мне, кроме почты и Андрюшки, не заходит никто. Собираться надо и за стулом ехать. Выберу себе нарядный, с резьбой. С такого наверняка и Есенин вешался.
2.
Сел в троллейбус, отправился в «Дом Быта». Транспорт был новый, год как списанный с Москвы. Было просторно и тепло. Порфирий предвкушал, как выберет себе тот самый стул, и был крайне доволен столь знаменательным событием. На остановке открылись двери, и вошли пассажиры. К нему подсел тот самый.
