В лужах пойманный трепыхался свет, он бился в воде как бьётся в тенетах паука несчастный мотылёк. У пойманного коварной лужей света было не больше шансов на побег. Кот облизнулся и ворча от удовольствия принялся пить свет из лужи.
В переулке вкусно пахло тухлой рыбой, её внутренностями, сизыми и склизкими. Рыбный ресторан всегда закрывался поздно, а ночью горбатому Чао было куда проще вывалить рыбные потроха и головы из лохани в сточный колодец, чем утруждать себя открытием богомерзких контейнеров. Коту нравилась лень Чао, и рыбные головы тоже нравились.
Волны от его языка пробегали по вкусной водной глади судорогами, бились о неровные бетонные края, возвращались принося вкус асфальта, пряной земли и расквашенного картона. Кот фыркнул и посмотрел вниз. Из лужи на него глядел одноглазый двойник, с обломанным клыком. Двойник нагло ухмыльнулся в ответ, поднял белый носок ко рту и принялся деловито вылизывать когтистую лапу.
Старик Чао, вышел из боковой двери. Кряхтя, принялся крутить изогнутую ручку, опуская тяжёлые жалюзи, загремел ключами, вздохнул и стянул с почти полностью седой головы белую поварскую шапочку затем спрятал её за полу дырявой синтепоновой куртки и шаркая поплёлся по переулку. Мимо мусорных баков и захламлённых кипучей человеческой суетой пожарных лестниц. Кот опустил белую лапу, встал, потянулся и двинулся следом за стариком, пахнущим свежей рыбой и застарелым отчаянием.
Чао брёл мимо негаснущих витрин, в которых таились пластиковые люди в перьях шерсти и блёстках. Кот шёл за Стариком и люди поворачивали им вслед свои тонкие шеи, пустые лица роняли на блёстки интерес, в котором голода было куда больше, чем нужно.
За огромным и гладким стеклянным исполином, тянущим из глубин бетонного средоточия свой хребет к чёрным беззвёздным небесам, они свернули на улицу полную ног и гула. Кот не любил это место, здесь всегда было так много суеты и бега, что легко можно было потерять всего себя, от шрама на чёрном носу, до кончика кривого хвоста, стать ещё одним спешащим, безликим пленником скорости. Однако, сейчас, упрямство и запах рыбы, не дали ему потеряться среди леса неугомонных ног, и несколько вздохов спустя вместе они вместе с Чао нырнули в провал.
Резиновые ступени медленно, дёргано везли его вниз, под землю, укрывали от огней, суеты и гомона много суставчатой гидры, снующей наверху в поисках неведомой вечно ускользающей цели. Пока ступени текли вниз, Кот смотрел на старика, а старик подслеповато вглядывался в кусок пластика. Люди теперь часто так делают, не замечая, как багровые тонкие нитки проникают из пластика прямиком в их головы, сердца и уши, становясь слепыми и глухими ко всему вокруг. Однажды кот видел, как человек чью голову густо оплела такая вот гудящая бардовая поросль шагнул прямо в реку вонючего и визжащего металла, и метал, размазал его по земле в тонкую студенистую кашу. Кот же долго собирайся с силами, прежде чем тронуть белой заговорённой лапой пульсирующий гневом прямоугольник, заползший в проулок, где он ночевал, и дрянь живущая там оскалилась на него разбитым стеклом. Ему даже пришлось искать другое укрытие и неприлично долго вылизывать лапу от этой неправильной смерти.
Чао споткнулся едва не выронил из рук кусок проклятого пластика, но удержал равновесие в последний момент, и ругая собственную глупость пошёл дальше, ощупывая мутным взглядом грязные плитки. Вот только Кот видел – видел тонкие и длинные пальцы в том месте, где чёрная щель съедала резиновые ступени, они беспокойно сновали, пытаясь нащупать жертву и утянуть её в пустоту, где даже мысли потеряют форму. Где нет низа и верха, где всё станет однажды ничем. Он ловко запрыгнул на поручни, и оттуда уже на холодные плитки, минуя глупые нерасторопные и когтистые пальцы, нельзя было останавливаться, нельзя было терять старика из виду, мало ли какие ещё тут водятся звери.
