Принявшим в моем поколении Христа
посвящается…
Это – вторая книга, и теперь в рассказанном вообще нет хронологии, зато есть противоречия и часты повторения, но на это есть причины непреодолимой силы, и поэтому не извиняюсь.
В. Горелов
Ты дан мне в спутники, любви залог немой,
И страннику в тебе пример не бесполезный:
Да, я не изменюсь и буду тверд душой,
Как ты, как ты, мой друг железный.
«Кинжал», М. Лермонтов
1838 г.
Он не любил по утрам умываться, и посему эту процедуру переносил мученически. Растянуто считал до трех и, набрав в ладони воды из никелированного крана, окунал лицо в прохладу, разгоняя остатки ночных ощущений и мутные призраки снов. А те преследовали его каждую ночь, особенно теперь, в рано наступившей, но дождливой и злобной осени. В мозгу все время копошились чудные картины совсем не его жизни. В сегодняшней ночи он, по-старчески шаркая ногами, бродил среди бесконечного множества высоких колонн, украшенных бюстами, вероятно, великих людей. А снизу подробности разглядеть никак было нельзя, но бюстов было очень много: с бородами, усами, в венках и коронах. Колонны и бюсты были серые, а звуки вокруг какие-то каркающие и хрюкающие. Откуда-то еще появился резкий запах, который его и пробудил. На соседнюю подушку пробрался кошак, он и озонировал. Что это за видения, и какие события сулят, понять было не дано.
Кот был приблудный, как и Азалѝя1, которая прожила у него почти три дня. Как-то ей все было не так, как-то все на нее действовало аллергически, вчера вот и ушла, а кошака оставила. У того не было ни породы, ни имени. У Азалѝи была порода, явно состряпанная из огромного самомнения в отношении своей персоны. Чего не отнимешь, так это внешности, она была, как и умение ее показать. Все в ней было сексуально и притягивало: и ярко-рыжие волосы, которые костром светились и жарили изнутри, и желтые глаза, которые, как ухоженное золото, искрились демоническим светом. Ко всему этому – абсолютно симметричные большие шары грудей и круглый зад, из которого росли точеные ноги, всегда оголенные донельзя. Любимым ее слоганом была любовь, слово не очень привычное и не совсем, к тому же, разрешенное, но она использовала его в любых созвучиях, порой даже не очень в лад и не вовремя.
Он сладко потянулся, зеркало над мойкой, чуть по-утреннему припотевшее, отражало лицо мужчины, неизвестно каких, но, наверное, средних лет. Глаза были чуть навыкате, а сверху прикрыты широкими взлохмаченными бровями с еле заметными седыми клочками. Густые, не черные, скорее – темные, волосы обрамляли лоб и обрезались косыми линиями на висках. За неприкрытой дверью кот когтями драл свой угол, явно вымогая утреннюю пайку своих вонючих консервов. Правда, он ни разу не видел, чтобы тот ту пайку ел, но всегда тарелка через какое-то время оказывалась чистой и явно вылизанной. Утренний моцион, по традиции, заканчивался на унитазе с новостной лентой телефона. Звали мужчину Всесла̀в, для всех просто Сла̀в. Он достал из ящика консервную банку с кошачьим кормом, но тот отстранился и с диким прищуром стал смотреть на подателя сих благ. Сла̀в чертыхнулся, на что кот аж подпрыгнул, взбодрил ладонью волосы и босой, в трусах, побрел на кухню. На кухне было мило, но грязно: стол был перегружен объедками, что он заказывал на ужин. За тем ужином вчера и состоялись финальные дебаты с рыжей Азалѝей. Она долго пыталась ему объяснять, что же такое любовь, но, похоже, и сама о том имела очень скудное представление, потому, наверное, Сла̀в ничего и не понял. Кончилось все тем, что она, сделав окончательный вывод, что у него нет к ней этого самого чувства, уехала на такси в ночь, верно, туда, где он ее и нашел.
Тогда он приблудился туда со своим хорошим дружком, в подпитии и веселье. Осенью, по прохладе, водка хорошо налаживала организм, пили без похмелья, каждый день, начинали прямо с утра и под горячее. В тот день, за таким завтраком, хороший дружок взалкал, захотел молодую, хрупкую и был прямо взвинчен и озабочен этим вопросом. Он очень возжелал, но это было просто в исполнении. Такой досуг был круглые сутки доступен и всегда ждал своих клиентов. Он проходил в местах, которые почему-то в массах именовались «апартаменты». Это была простая квартира на нижнем этаже дома, куда привозили шлюх для удовлетворения насущных потребностей всех, кто их имел. Меблированные те квартиры были на один манер с главным предметом – обтянутыми дерматином диванами приличной ширины, которые, как правило, покоились на кирпичах или на б/у автопокрышках, когда-то давно затертых и забитых на ухабах. Называлось это «сексодром». А главной фигурой при этом «дроме» была диспетчер-учетчик, апартаментщица. Это, как правило, была стареющая, много повидавшая в миру и не чуждая того же самого ремесла барышня. Апартаментщица творила сервис, по требованию собирая с огромного количества проститутских фирм делегатов обоих полов, ищущих водки, еды и секса. В тех местах цвели специфические ароматы, случись там провести ночь, одежду надо было или выкидывать, или замачивать в хлорке. Озонировало все: от диванов до стен, пропитанных куревом и нескончаемой похотью, и той похоти испражнениями. Под те запахи апартаментщицы, совести никогда не имевшие, лазили по карманам у прибитых водкой клиентов. Соседи, особенно ближние, конечно, были недовольны бурными возлияниями и эротическими карнавалами. Они жаловались, но вулкан ведь не зальешь из пожарного шланга. Власть просто остро нуждалась в таких местах народно-массового отдыха для обеспечения спокойного течения сытой и радостной жизни того же народа. Апартаментщицы все были информаторами, подглядывали, подслушивали и записывали, за что и получали от властей жалованье. Так тоже обеспечивался комфорт проживания.
