Во всем подъезде на личной приватизированной площади проживали только режиссер и Вера Борисовна. Ну режиссер – он человек отдельный, как и его квартира, c него какой спрос. А Вера – своя, такая же, как мы, и ей коммунальное старичье поначалу остро завидовало. Когда она просто ходила к ним в виде участкового врача, живя неизвестно где, а именно в такой же коммуналке на Трубной, болящие жильцы ее обожали – не то слово. Небывалой нежности докторша, чистый ангел, ручки непременно мыла, улыбалась, как на зубной рекламе, а что два передних зубика чуток набекрень – так от этого только милее. И всегда – вот душенька: придет по одному вызову, а заглянет к каждому, весь клоповник обследует, давление обмерит, прослушает трубочкой, помнет сморщенные или жирные, у кого как, животы и каждому скажет что-нибудь приятное. «Пьете кефирчик-то на ночь, Прасковья Ивановна? Вот и молодец. У, Лия Давыдовна, это не пульс, это какой-то метроном! Не нашли еще невесту, Николай Петрович? На бульварчик бы вышли, такой мужчина, на коня верхом, а все бока мнете!» «Эх, Верочка Борисовна, – крутил ржавый от курева ус отставник Николай Петрович. – Мне б вас в невесты, ан не пойдете…»
А тут вдруг эта самая Верочка-ангел – оп, и переезжает к ним в дом, в отдельную трехкомнатную! Как же так? А вот так.
Обитал там богатый дед – в двух смежных один как гвоздь. Только Вера Борисовна за ним и ухаживала: кормила, колола промедол и прочее, так как был дед, к большому сожалению, онкологический. Молодожены из третьей комнаты булки хлеба не принесут. И вот тихо-тихо этот заброшенный жилец, а точнее – как раз нежилец нанял четкую бабу-риелтора, приобрел с ее помощью малогабаритную двушку в Бутово и сплавил туда молодоженов, чему они очень обрадовались, не разжимая объятий. А комнату их – о, прекрасную, 20 метров с большими окнами во двор – быстренько приватизировал. Богатый, повторяю, был дед, со сбережениями и пониманием момента. Антиквар. А когда отстрадал свой срок, другими словами умер, измученный популярной у старых мужчин опухолью простаты, можно сказать, на руках у Верочки, бессонно дежурившей у деда последние дни, – налетели мухами родственнички, давай искать завещание. А завещание у нотариуса-мухомора. И как в английском фильме, мухомор рассадил их всех, сволочей этих никому неведомых, на стулья и диваны и Вере Борисовне велел тоже остаться, хотя та ни в какую не хотела, поскольку чужая. И зачитал, что все как есть – квартиру на Сретенке, и коллекцию, и дачу в Красково, и что в Сбербанке на валютном счету общей суммой двести девяносто восемь тысяч пятьсот тридцать две у. е. прописью – завещано Мурзиной Вере Борисовне, участковому врачу-терапевту. А сволочам – хрен с маслом.
Как Верочку тогда не растерзали на месте – даже непонятно. Рыпнулись было судиться, но в суде и слушать не стали. Завещание есть? Есть. Подлинное? Подлинней не бывает. Ну и все.
Вера Борисовна сперва вообще отказывалась входить в свои неоспоримые права наследования. Плакала: не поверят, будут говорить – нарочно деда охмуряла… И как в воду, кстати, глядела. Такие идиотские гадости всей сворой придумывали, что ангел Верочка чуть ли не жила с дедом половой жизнью, через что он и опухоль свою заработал.
Так бы и осталась распухшая от слез Вера Мурзина на своей Трубной при семистах рублях зарплаты и первокласснике Борьке, любимом сыночке-безотцовщине. Но тут явился некто Яша. «Та-ак, – отметил этот Яша, полюбовавшись общим состоянием дел. – Картина крепостного гения “Девочка с комплексами”. Будем бороться и побеждать». Сгреб неполное семейство в охапку и перевез на Сретенку, в волшебное, с неба упавшее жилье.
Возникает вопрос: кто есть сей Яша? Близкий мужчина, жених, может быть, родственник ангела Верочки? Отнюдь. Этот нетривиальный персонаж, если небрежно и как бы со стороны, – в общем-то, просто-напросто Верочкин друг, товарищ и брат (фигурально, конечно, говоря). Но это если небрежно и со стороны. Вникая же в суть вещей по-метростроевски глубоко и досконально, я скажу так. Яша и Верочка – уникальный симбиоз, некая биологическая система, вроде близнецов. Их связь, поверхностно именуемая дружбой, зародилась тридцать пять лет назад, когда они с интервалом в полтора месяца родились на одной лестничной клетке. То есть родились они, конечно, в роддоме. Но жили (в комплекте с родителями) через стенку. Потом Верочкина мама сгинула, оставив опереточную записку. А еще через несколько лет Яшин папа-шофер разбился всмятку в пьяном виде.
Вера легко могла стать профурсеткой, как ее мамаша, но не стала, потому что папа Боря обожал ее больше всего на свете, и даже не женился по этой причине вторично. Умненькая малышка понимала, какую ответственность накладывает на нее папина любовь, и очень ради него старалась. Некоторые называют это нравственным законом внутри нас, и, скорее всего, правы, хотя тоже ведь непонятно, откуда он берется. А Яшку миновала судьба хулигана и малолетнего преступника только по одной причине – феноменально, как-то даже не по-человечески был ленив. Вроде кастрированного кота.
В этой связи он не рассматривал «Мурзилку» с ее зубками набекрень и печальными, словно у таксы, глазами как девочку. Верочка являлась для него тем, что ленивый ценит пуще всего: привычкой. То есть, как сказал А. С. Пушкин, заменой счастию. Впрочем, если по любому поводу ссылаться на Пушкина, можно вообще ничего не делать для приобретения личного опыта и попасть, наконец, впросак. Что же касается конкретно привычки, то и без Пушкина нетрудно сообразить: чем сильнее власть этой самой замены, тем невыносимее отказ от нее, или, как выражаются в быту, – завязка. Взять элементарное курение или то же пьянство, не говоря о чем покруче. У завязавших наступает абстинентный синдром, но это не обязательно запоминать, потому что всем известно другое понятное и хорошее слово – ломка.
