Пароход на Афон. Последний в жизни пароход.
Александр Ксаверьевич не уходил с палубы, не хуже Васьки. Вперялся в горизонт, но горизонта не было. Море и небо неразделимы.
В сердце, как отпечатанные, слова батюшки Иоанна: «Новый человек, обновленный, находит удовольствие в послушании, а ветхий хочет противиться и непокорствовать».
Довольно непокорствовать. Изжито. Вздремывал, теряя нить мысли, жизни. И вздремнувши этак, обнаружил однажды: пароход идет вдоль изумительного берега. Зеленые горы, на скалах, вырастающих из моря, серая каменная кладка, и на серой основе по два-три этажа со множеством окон. Крыши красные, черепичные. Царство Пресвятой Богородицы – Афон.
Перед глазами встали неведомо отчего другие два царства: Николая II и Менелика II. Менелик на лошади под огромным деревом, отравленный. Николай Александрович у картины Нестерова, на которой Сергий Радонежский с пилой… О, этот синий взор!
У наследника – гемофилия, проиграна война островной Японии, 9 января навеки с именем Николай Кровавый. Тысяча верст железной дороги, залитой не наводнением, а тоже кровью. Подвиг генерала Ренненкампфа. И синий взор, и светоносный лик на фоне картины, где Сергий Радонежский.
Пароход качнуло: разворачивается кормой к берегу.
Александр Ксаверьевич побежал было на высокую носовую палубу: Россия должна показаться… Замер: миражом, что ли?
А ведь канонизация Серафима Саровского свершилась по молитве и воле Николая. Всеподданнейший доклад о признании в лике святых старца, почивающего в Саровской пустыни, самолично готовил Победоносцев. На докладе Николай Александрович начертал резолюцию: «Прочел с чувством истинной радости и умиления».
Звук легкого удара, пароход снова качнуло: пришвартовались – Господи, о хорошем подумалось. Александр Ксаверьевич поспешил вниз, за вещами…
Сошел на берег среди последних паломников.
Первые шаги по земле русского Афона – в гору.
Рясофорный послушник поклажу свою тащил сам. Наступал на каменистую землю по-особенному, будто под ногами хрусталь. Но жара, дорога вверх забирает уж очень круто. Солдат возобладал, умеющий терпеть.
Перед глазами спина монаха, совсем старичок, из местных. Вел паломников в гостиницу.
Всех с дороги напоили чаем. Чай удивительно ароматный – видимо, на лепестках розы.
Все отринуто, оставлено.
Афонская жизнь начинается просто и покойно: чашечкой чая.
Над Афоном солнце, на море солнце, зеленые горы, сияют золотом кресты церквей. Благообразные паломники.
Но уже первую ночь на Святой горе послушник Александр провел в своей келье Свято-Андреевского скита…
…Звенел и звенел колокольчик. Голова хорошая, хотя поспать пришлось часа два всего. Одно непонятно: где проснулся? Не в Аддис-Абебе, не в Луциковке…
Колокольчик уже за дверью.
– К ранней!
Поднялся, умылся. Вышел вслед за монахом. Тепло. На Млечном Пути звезды, как созревшие яблоки. Между землей и небом тишайший свет.
Новый человек избрал для своего явления нижний собор во имя Иосифа Песнопевца.
Поглядывая на иноков, послушник Александр обошел храм, прикладываясь к иконам. Многолюдства не было.
Вдоль стен деревянные с высокими спинками кресла. Подлокотники на уровне груди. Иноки занимали кресла, стояли, облокотясь. Послушник знал: службы на Афоне долгие.
В темном углу совсем молодой монах сидел в креслице и спал, раскрыв рот. Никто не подошел, не разбудил.
«Берегут друг друга», – подумал Александр Ксаверьевич, и на сердце потеплело.
Служил настоятель скита архимандрит Иосиф.
О настоятеле рясофорный послушник знал не много. В сане иеромонаха нес послушание настоятеля подворья Свято-Андреев ского скита в Санкт-Петербурге. С Афона был послан сопровождать чудотворную икону Богоматери «В скорбях и печалях Утешительница». Настоятелем скита на Афоне был избран заочно 3 декабря 1891 года. Теперь ему за шестьдесят, а голос из алтаря молодой, ясный, сильный.
Показалось, в храме света прибыло. Может, и прибыло: утро.
Служба не иссякала, усталость, навалившаяся на плечи, стекала в ноги, но отяжелевшие ноги обрели легкость, неведомо откуда взявшуюся, нечаянную.
– Гожусь для Афона, – порадовался рясофорный послушник.
Разглядел несколько сидящих монахов. В руках большие тетради. Поминают о здравии? Просят Господа об упокоении…
Молитвы без выемки частиц из просфор, но имена прочитаны афонскими старцами, на Афоне, во время богослужения. А во время елеосвящения архимандрит углядел новичка.
– Перед трапезой прошу ко мне. Буду в соборе Апостола Андрея Первозванного.
После ранней и короткого отдыха послали в лавку, в Карею, приобрести необходимое для гигиены.
Карея – центр Афонского монашеского царства. Все лавки только в Карее, Карея – по-гречески «Кариес».
От скита до столицы одна верста. Солнце щедрое, не Африка, но жарит усердно.
Городок показался уютным. Купил мыло, зубной порошок, розовое масло для всяческих дезинфекций.
Вдоль по улице еще три лавки. Город как город. А домой возвращаясь, спохватился. Одного в этом городе не было – женщин. Постоял, улыбнулся. Чудеса белого света. Пошел и снова спохватился.
