– Мишка! Мишка, ты дома? – донеслось из распахнутого настежь окна в душистое солнечное июльское утро.
«Нет, «душистое» как-то не звучит, – подумал Мишка, почесав кончиком ручки затылок. – Ароматное? Пряное? Да и утро ли? Одиннадцать часов. Почти. Это, скорее, уже день, а не утро».
– Мишка!
– Ну чего? – вскинулся Мишка, перегнулся через стол и выглянул в окно, едва не столкнувшись лоб в лоб с Шоколадкой, чья веснушчатая физиономия внезапно возникла перед ним. – Ой!
Шоколадка, то есть Саша, рыжая и вечно чумазая приставучая прилипала с огромными голубыми глазами, вцепилась в оконную раму и выгнулась назад. Удивленно вспорхнули длинные пышные ресницы.
– Ты чего не отзываешься? Я зову, зову, – спросила Саша, тряхнув лохматой шевелюрой, и смешно выпятила нижнюю губу, вымазанную соком малины.
– Я занят, – буркнул Мишка, опустившись на стул. Он склонился над раскрытой тетрадью и сосредоточенно обхватил голову руками. – «Душистое солнечное утро…» Глупость какая-то!
Мальчик закусил кончик ручки и принялся его жевать.
– А что ты делаешь? – никак не отставала Саша.
– Пишу! – грубовато бросил Мишка. Ну неужели она не может оставить его в покое хотя бы сегодня?
– А чего пишешь? – Саша перегнулась через подоконник, вытянула шею и попыталась заглянуть в тетрадь.
– Не твое курносое дело! – поспешно закрыл тетрадь Мишка.
– Фи! – Уголки губ опустились, но тут же вновь приподнялись, вместе с бровями. – Стихи, да?
– Нет!
– А чего?
– Слушай, Шоколадка… – разозлился Мишка, не всерьез, так, немножко.
– Я Саша, – поправила девочка и смешно наморщила нос.
– Тем более. Я занят, видишь?
– Угу, – понятливо кивнула Саша. – Может, сходим на речку?
Мишка набычился и упрямо уставился в стол: «Ну почему она такая приставучая? И чего вообще ко мне привязалась? Мальчишек других нет, что ли?»
– Ты чего, заснул? – спросила Саша и, нагнувшись, заглянула снизу в Мишкино лицо.
– Заснул, – отвернулся Мишка, пряча глаза, и невольно улыбнулся.
– А, улыбаешься! – торжествующе воскликнула Саша. – Я видела, видела! А то строит из себя заумную буку.
– Ничего я не улыбаюсь. И не строю, – с трудом подавил улыбку Мишка и подумал, а собственно, почему бы и не искупаться, тем более ничего путного в голову не приходит. Да и не горит вовсе. – Пошли! – решительно сказал он, вставая. – Все равно ведь не отвяжешься.
– Не отвяжусь. – Саша спрыгнула на землю. – Я тебя у калитки подожду.
Мишка прошел в тесную прихожку со скрипучим полом, нацепил растоптанные сандалии и крикнул:
– Бабуль, я на речку!
– Конечно, пойди позагорай, накупайся, – отозвалась бабушка из маленькой комнаты, где тихонько бубнил телевизор. – Как приехал, так и торчишь дома почем зря. Такая погода, а он дома…
– Я пошел.
Мишка выскользнул в двери, чтобы не слушать бабкино ворчание, остановился на крыльце, сунул руки в карманы шорт и прищурился на солнце.
– Ты идешь? – окликнула Саша, нетерпеливо мявшаяся у калитки.
– Иду. – Мишка быстрым шагом пересек двор и распахнул калитку. – Пр-рошу! – галантно прогнулся он, вскинув руку.
– Мерси, – сделала книксен Саша, придержав короткий подол легкого сиреневого сарафана, хихикнула и выбежала со двора.
Мишка важно вышел следом, затворил калитку и направился вдоль пыльной раскаленной улицы. Саша нагнала его и пошла рядом.
– Ты двоечник? – спросила она.
– Почему двоечник? – немного обиделся Мишка. – Я твердый хорошист, если хочешь знать.
– А чего тогда задания какие-то делаешь?
– С чего ты взяла?
– Ну, в тетрадке.
– Скажешь тоже, задания! – презрительно фыркнул Мишка. – Это я рассказ пишу. Ясно тебе?
– Ух ты! – восхитилась Саша. – Дашь почитать?
– Дам, – подумав, сказал Мишка. – Когда напишу. Только я долго буду писать – не выходит ничего.
– Жалко, – расстроилась Саша. – А я рисовать люблю.
– Рисовать? – заинтересовался Мишка.
– Ага. Я тебе как-нибудь рисунки покажу. Вообще-то, я никому их не показываю, но тебе можно.
– Почему?
– Ты серьезный. Не будешь смеяться.
– Чего тут смешного? – недоуменно пожал плечами Мишка.
– А я по-своему рисую и поэтому стесняюсь.
– Ну и глупо, все по-своему рисуют, – сказал Мишка.
– Глупо, – согласилась Саша, вздохнула и замолчала.
Мишка скосил глаза на девочку – широкие скулы, тонкий, чуть вздернутый нос и уши оттопырены, совсем чуть-чуть, почти незаметно. Подбородок острый, плечи острые, коленки – тоже острые, ободранные. Сильно смахивает на мальчишку. Если бы не сарафан – ну вылитый мальчишка. Мишка вспомнил, как познакомился с Сашей. Он как раз только-только приехал на каникулы к бабке и тащился с пригородного автобуса, насилу волоча тяжелую сумку. А тут навстречу двое мальчишек, в коротких шортах и футболках, загорелые, особенно тот, что с копной рыжих, вернее, выгоревших на солнце каштановых волос. Обоим лет по девять-десять. Встали и смотрят.
– Ну, чего? – спросил Мишка, отдуваясь.
– Ты кто? – спросил загорелый, пригладив влажные волосы. На носу у него блестели капельки воды – похоже, только что купались, позавидовал Мишка. Неплохо бы тоже искупаться после душного автобуса.
– Миша, – сказал он. – Я на каникулы, к баб Варе, – и добавил на всякий случай: – Степановой. – Мало ли баб Варь в деревне.
