В один из снежных февральских дней родители решили сделать Ромке подарок: сводить в кино и в торговый центр, поесть мороженого. Надо было только подождать на улице, пока они соберутся, и Ромка терпеливо гулял, разглядывая себя в стёклах припаркованных машин. Он знал, что снежками в машины кидать нельзя, и это знание делало мир скучным.
– Мальчик, ты не потерялся? – пробубнил чей-то трубный голос сбоку от него. Слишком далеко, чтобы испугаться.
Ромка быстро обернулся. По другую сторону ряда машин стоял огромный плечистый дядька в чёрной куртке. Лицо дядьки поверх светлой бороды было щекастым и красным от мороза, однако шапки на голове не наблюдалось, торчала только причёска, короткая, с выбритыми висками, делавшая голову дядьки похожей на перевёрнутую щетку для обуви – мама заставляла Ромку чистить такой сапоги.
– Нет, – ответил Ромка. – Я здесь живу. Сейчас родители придут.
Его научили всем говорить, что сейчас придут родители. Это чтобы Ромку никто не украл.
– В этом подъезде? – спросил огромный мужик.
– Угу.
На левой стороне румяного лица мужика блестела каплями мутная, синеватая буква «В» с остренькими петельками. Словно из двух равнобедренных треугольников, поставленных боком, один на другой. Как раз недалеко от того места, где начиналась, собственно, сапожная щётка.
– А я слышал, в этом подъезде ведьма жила, – сказал мужик, оглядывая окна. – Это правда? В семнадцатой квартире.
Ромка озадаченно поморгал. Семнадцатая квартира с недавнего времени принадлежала им, но ни о какой ведьме Ромка не слышал.
– Не знаю, – сказал он честно. – У родителей спросите.
Проследив движение от сугроба, он увидел, что дядек прибавилось. Подошедший, правда, был не такой огромный. Худой и немножко согнутый, он носил синюю вязаную шапку и шерстяное пальто. Нос из-под шапки торчал тонкий, и руки из-за плохой осанки казались длиннее, чем были.
– Так мы, – пробубнил ему огромный дядька, – ничего не найдём, Тейваз.
– Найдём, – отозвался согнутый.
– А тебе ночью грибы часто снятся? – теперь уже он заговорил с Ромкой.
Ромка помотал головой.
– Не часто. Мне самолёты снятся. И яблоки.
В следующий момент дверь подъезда отворилась, выпуская Ромкиных родителей; оба дядьки сразу сделали вид, что рассматривают висящую на дереве птичью кормушку. Эту кормушку Ромка собрал с отцом. И чтобы было ясно, для кого, надписал: «для хороших птичек». Это чтобы плохие птички не ели. Сейчас в кормушке лежали чёрные семечки.
– Простите, – обратился согнутый дядька по имени Тейваз к Ромкиным родителям. – А вы случайно не из семнадцатой квартиры?
Снежинки падали на ресницы тяжелых век Тейваза, и он часто моргал.
– Допустим, – ответил отец, замерев с ключом от машины.
– Видите ли, – потупился Тейваз, – там жила моя троюродная сестра. Мы дружили в детстве. Я не видел ее двадцать лет… подумал… вдруг от неё остались какие-то вещи… и они вам не нужны, а выбросить жалко. Я бы взял на память.
– Как звали вашу сестру? – спросила Ромкина мама.
– Роза, – ответил Тейваз. – Роза Авдеевна. Мы с ней немного похожи…
Петля каштановых волос Тейваза выбилась из-под шапки. Синяя, направленная вверх стрелка, изображённая на его лице, стремилась прямо в эту петлю.
У ведьмы, предположил Ромка, была такая же стрелка? Он слышал, что женщины рисуют на лице стрелки. А мужчины – нет. Возможно, Тейваз родился с этой стрелкой, и она сделала его похожим на сестру-ведьму.
– Нам сейчас некогда, – холодно ответила Ромкина мама. – А если вы родственник предыдущей владелицы квартиры, обратитесь в официальные органы. Возможно, она вам что-нибудь завещала.
Родители усадили Ромку в машину, пристегнули и уже собирались было сесть сами, как Тейваз буквально взмолился:
– Подождите… пожалуйста, подождите… скажите, у вас в квартире ничего странного последнее время не происходит?
Ромкины родители переглянулись.
– Бачок в туалете протекает, – сказала Ромкина мама. – Хотите починить?
И, не дождавшись ответа, села на заднее сиденье рядом с Ромкой. Ромкин отец занял водительское место и захлопнул дверцу.
– Я говорил, мирным путём ничего не получится, – пробасил мордоворот с обувной щеткой на голове. – Только время потеряли.
– Умолкни, Беркана, – Тейваз поморщился и глядя вслед отъезжающей машине, обреченно пробормотал: – Нет повести печальнее на свете… чем повесть о протекшем туалете…
– Ты что-то придумал? – спросил Беркана. – Ты осторожней. Помнишь, как в прошлый раз…
– В прошлый раз мы действовали грубо, – поморщился Тейваз. – Позор, тоска. Печальный жребий наш. Боюсь, на этот раз, чтобы сорвать аплодисменты, придется выходить на сцену.
