Как всё было на самом деле
– Масло забыла, – хмуро напомнил отчим.
Девочка покосилась на него, но промолчала. Она не забыла, а нарочно отставила в сторону, чтобы не растаяло раньше времени рядом с горячими пирожками.
Мать, вздыхая, наблюдала за ее сборами.
Волосы спрятать под шапочку, корзинку прикрыть…
– А, может, черт с ней? – не выдержал отчим. Девочка зло сверкнула глазами, но сдержалась. Бабушка говорит: не спорь с ним, делай молча.
Мать махнула рукой: ладно уж, пускай идет. Все равно, в последний раз.
Вещи давно были собраны, увязаны в тюки. Ружье отчима поблескивало в углу, начищенное перед продажей. Как он ни расписывал прелести их новой жизни, но в конце концов признал: одно в городе плохо – там не поохотишься.
Зато:
«Кабаки – не чета местному!»
«По праздникам уродов привозят на площадь. Жуткие – страсть! В вашей дыре таких и не встретишь».
«Улицы камнем выложены. Будешь по мостовым ходить, как королева! Не грязь месить сапогами, а в башмаках вышагивать».
Башмаками он ее и подкупил, подумала девочка. Бедная матушка…
Сама она носилась босиком по лесу до поздней осени. Бабушка ее приучила. Показала, какие опасности могут подстерегать на безобидной с виду тропинке. Варила для нее по весне густой сок травы костень, которая растет в непролазных чащах. Сок пах остро, как разрезанная луковица. В чане он густел, ворочался, исходил тяжелым паром. Когда на дне оставалось с пригоршню, бабушка, чуть остудив, намазывала им девочке ступни, и кожа грубела на глазах.
«Будешь чувствовать лес, дитя мое. Ты здесь не чужая. Не то что некоторые».
Бабушка не называла имен, но девочка знала, кого она имеет в виду.
«Опять от нее воняет, как от козла!», – кричал отчим, когда она возвращалась домой. Мать суетилась: тише-тише, дорогой, тише-тише. Старуха немного выжила из ума, ты же знаешь. Вот, присядь, выпей пива…
Отчим недовольно смолкал. Девочка ухмылялась про себя, с наслаждением вдыхая едкий запах травы. Жаль, к утру он выветривался.
Всякий раз, когда мать доставала из печи противень, отчим был тут как тут. «Не пускай ее! Нечего девчонке шляться в такую даль!»
Я тебе не пущу, мысленно огрызалась девочка.
Каждый пирожок отчим провожал таким взглядом, будто хоронил.
– Слабая она, старая, – оправдывалась мать.
– А зачем на отшибе поселилась? – шипел он. – Собаку не заводит, дверь не запирает – щеколда на веревке, это ж курам на смех! Любой зайти может!
– Не бывает здесь чужих, милый…
– С нами пускай живет, раз старая!
Девочка помнила, как сладко пел отчим, предлагая бабушке перебраться к ним. У него сразу и покупатель на дом нашелся, из его приятелей-охотников. И как вызверился, когда бабушка отказала наотрез.
С тех пор распускает гнусные слухи. Как выпьет в трактире, так начинает: мол, старуха совсем свихнулась: надеется, что к ней заглянет кто-нибудь из дровосеков, кто помоложе да посмазливее. Для того и оставляет дверь открытой.
Впервые услышав об этом, девочка пришла в ярость! Искусала бы паршивца, честное слово, да мать стало жалко.
Выйдя за порог, девочка задержала взгляд на острых пиках елей, воинственно торчащих над лесом. Деревья словно охраняли его. Волновались дубы, трава гнулась, серебрилась под ветром.
