(более двух с половиной тысяч лет назад)
На джунгли быстро опускался вечер. Открытый храм, расположенный на вершине черной гранитной пирамиды, находился чуть выше уровня самых высоких деревьев, окружавших это массивное сооружение со всех сторон на многие мили вокруг. Старый, но очень крупный священник с телосложением воина смотрел поверх бескрайнего вечнозеленого ковра в сторону заходящего за линию горизонта солнца. Все было готово к началу церемонии, которая начнется сразу после того, как последний луч скроется из виду.
Дождавшись этого, священник развернулся и суровым взглядом окинул шестерых рабов в набедренных повязках, стоящих по обе стороны от сделанного из чистого золота гроба, в котором покоилось тело императора. Рабы поняли его без слов и, сделав несколько шагов назад, опустились на колени и уткнулись лбами в прохладный каменный пол. В это же время в стремительно сгущающихся у подножья пирамиды сумерках послышался глухой непродолжительный шум вперемежку с бряцаньем металла – воины, окружившие это великое сооружение, а их было не меньше пяти сотен, тоже припали лбами к земле и застыли. А потом над джунглями разнеслась молитва, которую читал священник, огибая по кругу ложе с телом императора. В какой-то момент он покинул храм и, не прекращая читать молитву, начал спускаться по узкой каменной лестнице, выложенной по центру западного склона пирамиды. Рабы, услышавшие его удаляющийся голос, вскочили, четверо подхватили гроб и установили его себе на плечи, двое взяли в руки такую же золотую крышку, и процессия двинулась вниз. Оказавшись на земле, священник, не прекращая молиться своим могучим ровным голосом, начал движение по часовой стрелке вокруг пирамиды между черной гладкой стеной и павшими на колени воинами, плотно окружившими это величественное строение. Он сделал ровно три круга, а на четвертом остановился перед узким чернеющим входом в восточном склоне пирамиды, и рабы, не останавливаясь, занесли гроб внутрь и исчезли в темноте. Воины поднялись и, выстроившись в цепочку, один за одним тоже двинулись в проход. Поравнявшись с читающим молитву священником, каждый из них наклонялся и целовал его правую руку, а потом скрывался в темноте пирамиды. Она как будто поглощала их. Оставшись, наконец, один, священник поднял глаза на черное звездное безлунное небо и стал отступать спиной до тех пор, пока тоже не скрылся в проходе. Рабы моментально стали закладывать вход в пирамиду массивными валунами, обильно смазывая их специальным раствором, который станет крепче чем бетон сразу, как только застынет. Голос священника становился все тише, все приглушенней, все отдаленней и, в конце концов, наступила абсолютная, ничем не нарушаемая тишина. Даже ветер стих. Если бы кто-то прямо сейчас оказался возле пирамиды, то не смог бы и предположить, что в эту же самую секунду за черными гранитными стенами находится никак не меньше нескольких сотен живых людей, замурованных внутри этого внушающего благоговейный страх сооружения.
Так закончилась эпоха царствования Глатуоло – величайшего императора древней Амазонии, власть, богатство и жестокость которого не знали границ.
(наши дни)
Оставив небольшой, изрядно потрепанный катер в более-менее приемлемой для схода на землю заводи верхней Амазонки, берега которой густо поросли бурной вечнозеленой растительностью, маленькая группа, состоящая из пятерых человек и возглавляемая профессором Гарвардского университета Картером Смартом, углубилась в джунгли на несколько миль. На них были одеты одинаковые походные костюмы, а за спиной у каждого висел увесистый походный рюкзак. В какой-то момент профессор остановился, поправил на своем сухощавом умном лице очки в тонкой оправе и огляделся, а потом обратился к Питеру Ларкинсу – молодому, подающему надежды аспиранту, шедшему следом:
–Возраст и условия окружающей среды дают о себе знать, мой друг. Нам просто необходимо немного перевести дух.
Питер, долговязый тощий блондин с вьющимися короткими вихрами, помог профессору стащить со спины рюкзак, бросил его на землю, и плюхнулся рядом, радуясь в глубине души, что выдалось время хоть немного перевести дух. Он снял кепку и вытер ею лицо, а потом, задрав голову вверх, огляделся. Несмотря на то, что густая экваториальная растительность практически не пропускала к земле лучи утреннего солнца, стояла нестерпимая, очень влажная жара.
Сняв с пояса походную фляжку, профессор открутил пробку и сделал несколько жадных глотков уже теплой, почти горячей воды, когда рядом с ними поравнялись еще двое аспирантов из того же университета – Джон Пилгринс и Брэд Колчин. Джон вытер рукавом рубашки мокрый лоб и по примеру своего наставника тоже снял с пояса фляжку, сказав прерывающимся от долгой ходьбы голосом:
–Просто не представляю, как можно жить в таком климате…
–Все относительно, – отозвался профессор. – Как, по-вашему, дорогой коллега, живут эскимосы в условиях крайнего севера, даже не зная, что такое водопровод и отопление?
–Тоже ума не приложу, – пожал плечами Джон и улыбнулся своим широким и пухлым лицом, после чего облизнул полные губы и добавил. – В такие моменты начинаешь по-настоящему ценить наш северный Бостон и понимать, что нет ничего лучше прохладного океанского бриза в теплый солнечный летний день.
