Утром я прихожу на работу в свой подвальный кабинет в Доме Музыки «Пионер».
Первым делом включаю самовар, – вдруг кто-то в гости пожалует. Затем только расчехляю печатную машинку и сажусь писать сказки.
Здесь в любую, даже самую жаркую погоду, прохладно. А еще тихо и уютно, не слышно грохота трамваев и визга тормозов машин. Если и проникают в мою каморку какие-то посторонние звуки, то это звуки музыки. Одним словом работается легко и плодотворно.
Закончив книгу о «Подпольных Мужичках», я уже всерьез думал – буду писать новую сказку, про новых героев. Вон, например, про «Умную Ворону» первые наброски уже сделал. Или, может, вы хотите, чтобы я про «Дерево Желаний» вам рассказал? А еще про «Сына Ведьмы» задумал написать. Тут мне серьезно собраться нужно, все-таки сказочный да еще и мистический роман. Его я и за целый год сделать не успею. Да мало ли в моей голове, в моих мозговых опилках, придумок спрятано?
– А мужички как же? – спросите вы.
А никак! Выросли!
Я их придумал?
Придумал.
Выпустил в мир?
Выпустил.
Пусть теперь живут своей жизнью.
Это как детки, – сколь долго их возле себя ни держи, сколь от бед и забот не оберегай, когда-то все равно придется отпускать в самостоятельное плавание.
Вот и я, считайте, что простился со своими подпольными мужичками. Не в том смысле, что распрощался и забыл их навсегда. А в том смысле, что писать мне о них больше нечего и незачем. Захотят – сами о себе расскажут, все ж таки люди грамотные, книжками под самую завязку начитанные.
Так я думал до сегодняшнего дня.
А сегодня…
В мои планы бесцеремонно вмешался Лэн.
Я уже несколько раз заставал его по утрам за моим рабочим столом. Точнее, на моем рабочем столе. Не подумайте, что я за эту бесцеремонность на него сердился или даже обижался. Совсем нет. У нас просто, без церемоний. Надо – сиди, хочешь чаю – наливай и пей, я и слова не скажу, наоборот, всякому гостю только рад. А уж любимым мужичкам – вдвойне. Нам всегда есть о чем поговорить.
Вот и сегодня опять прихожу, а он тут как тут, еще раньше меня явился. Справа стоит чашка с дымящимся чаем, слева на блюдце оставленная мной с вечера булка с маком – любимое его кушанье. А перед глазами та самая злополучная тетрадь, в которую я заявки на Подпольных Мужичков принимаю.
Я в эту тетрадь записываю, а он из нее на свои листочки выписывает и что-то под нос себе бурчит – то ли почерк мой торопливый с трудом разбирает, то ли какая другая причина для бурчания у него есть.
Принимать-то заявки я принимаю, но сам точно знаю, никогда всем этим заявкам не быть выполненными, потому как мало их у меня, мужичков этих. Вернее, не мало, а раз-два и обчелся. Гош на секретном задании, Сав и Кат совсем от рук отбились, целыми днями где-то пропадают. Начну спрашивать:
– Где были? – отмахиваются:
– Потом скажем.
– Что-то серьезное задумали?
– Пока не знаем, – и опять исчезают на несколько дней.
Остается из старичков один Лэн. Да пара молодых в придачу: Ван и Хван. С них спрос маленький, им еще обучение проходить, прежде чем в настоящую жизнь выпускать.
Вот такая вот у нас математика.
Сажусь я на стул рядом с Лэном, чай себе наливаю.
– Что думаешь? – спрашиваю.
– Я не думаю, – признается Лэн. – Я распределяю заявки.
– Как распределяешь?
– Вот тут, – показывает на исписанный его неровным крупным почерком листок, – дела неспешные. Они и подождать могут, – с этими словами сворачивает листок вдвое и прячет его под скатерть. – Здесь, – показывает мне второй листок, – дела несложные, терпеливо-текущие, на них я поочередно то Вана, то Хвана посылаю.
– Справляются?
– Всяко бывает, – признается Лэн. – А иначе не научишь.
– Тут ты прав, – поддакиваю я и к месту вставляю пословицу. – Не сделав сначала плохо, не научишься делать хорошо.
– А вот эти заявки срочные, – вздыхает Лэн, потому что листов исписанных в его руке слишком много. – Тут я, как скорая помощь, сам выезжать должен.
– И много ты уже успел?
– Какой! – качает Лэн головой. – Мне бы помощников, душ так с сотню.
– С сотню? – не поверив своим ушам, переспрашиваю я. – Не лишка загнул?
– В самый раз, – не скромничает Лэн и мечтательно закатывает глаза. – Вот тогда я бы по-настоящему развернулся.
И так на меня посмотрел, словно это я виноват, что нет у него сотни помощников, а есть только эта тетрадь, читать которую без слез невозможно – так кричат ее страницы, так просят о помощи.
– Ох, – говорю я, – хитрая твоя душа, Лэн.
– Так прямо и хитрая! – улыбается во всю ширь бородатого лица.
– Ты, наверное, думаешь своей головой, сейчас сяду я за стол, напечатаю пару страниц, или вот сейф открою, да хоть ящик своего рабочего стола, и нате вам, получите и распишитесь – все как на подбор ровно сто Лэнов, Катов, Гошей и Савов? Живые, только временно законсервированные, – они у меня в заначке сидели, часа своего дожидались. А тебе осталось их в микроволновку посадить минут на пятнадцать, разогреть, поперчить и можно к делу пристраивать, в работу пускать. Так?
