Хартли Тарлтон совершил много ошибок в своей жизни, но, уйдя от Фионы Джеймс, он совершил самую ужасную из них. Разумеется, у него были на то свои причины, смягчающие обстоятельства – обязательства перед семьей. До сих пор он плохо выполнял их.
Испытывая дурные предчувствия, он припарковался на другой стороне улицы против аккуратного дома в стиле бунгало. Место обитания среднего класса было очаровательным уголком Чарлстона – старинного города штата Южной Каролины. Удовольствие поселиться здесь могли позволить себе одинокие люди и молодые семьи, достигшие определенного достатка. Фиона была очень талантливым пейзажистом – недостатка в заказах у нее не было.
Барабаня пальцами по рулю, Хартли репетировал свою речь. Этот дом и эта женщина притягивали его, вызывая жгучую боль в груди. Он провел всего две ночи в этом доме. И вот теперь вспоминал каждую деталь их встреч.
В трудные дни прошедшего года он поддерживал себя тем, что думал о прошлом. Вспоминал старинную столовую, накрытый к завтраку обеденный стол… И Фиону: ее лицо в обрамлении вьющихся от природы рыжих волос, широко поставленные серо-голубые глаза, и то, как она сидит в одном из кресел с хромированными ножками с блокнотом в руках.
Наконец он спохватился, что слишком долго размышляет, выбрался из машины и потянулся. Медлительность была ему несвойственна. Он всегда был импульсивен. В юности его порицали именно за склонность к решительным действиям, считая такое поведение признаком незрелости. Ведь прежде чем что-то предпринять, надо все хорошенько обдумать. Он же предпочитал брать быка за рога. Ему нравилось управлять своей судьбой.
Сердце бешено колотилось в груди, когда он пересекал улицу и шагал по дорожке к крыльцу. Фиона, скорее всего, дома – ее «фольксваген-баг» стоял на подъездной дорожке. Машина была розовая, как сахарная вата, с крошечными голубыми морскими коньками, разбросанными по капоту. Это было причудливое транспортное средство, и оно идеально соответствовало образу художницы.
Поднявшись на крыльцо, он ослабил галстук, пообещав себе не терять самообладания. Тоска и множество других чувств обрушились на него, в горле пересохло. Он тяжело вздохнул, протянул руку и нажал на кнопку звонка.
Фиона услышала звонок в дверь и вздохнула с облегчением. Она ждала курьера, который должен доставить ей акриловые краски.
Художница была одета в заляпанную краской футболку и старые джинсы с прорехами на коленях, но курьер заставал ее и в худшем виде. Спина напомнила о себе резкой болью, когда она вскочила на ноги. Издержки профессии – приходится подолгу сидеть на месте в застывшей позе.
Пробежка через ее маленький домик к входной двери обычно занимала несколько секунд, но она умудрилась стукнуться ногой об угол дивана, что заставило ее взвыть от боли. Дальнейший путь она проделала, прыгая на одной ноге.
С трудом переводя дыхание, Фиона распахнула дверь, на мгновение ослепленная ярким солнечным светом, и замерла. Мужчина, стоявший на крыльце, определенно не был курьером. И он не был незнакомцем. Ей потребовалось несколько мгновений, чтобы осознать невозможное.
– Хартли?
Потрясение быстро сменилось гневом. «О, черт возьми, нет!»
Этот человек ранил ее самолюбие и, возможно, даже разбил ей сердце.
Она инстинктивно захлопнула дверь, вернее, попыталась захлопнуть. Нога Хартли, обутая в итальянскую кожаную туфлю, помешала ей это сделать. Владелец ноги застонал от боли, но не отказался от своего намерения войти в ее дом.
– Пожалуйста, Фиона. Мне нужна твоя помощь.
Фиона сжалась, понимая, что снова может проявить слабость и не найти в себе сил отказать. Она выросла в приемной семье, с сознанием того, что должна быть благодарна за крышу над головой и доброжелательное отношение.
Она стала самостоятельной больше десяти лет назад. У нее безупречная кредитная история, есть счет в банке, ее прекрасный маленький домик почти оплачен. Она сама зарабатывает себе на жизнь и совершенно независима, но привычка угождать людям нет-нет, а давала о себе знать. Не в этот раз, решила она. Но когда всмотрелась в лицо Хартли, заколебалась.
– Ты ужасно выглядишь, – сказала она, все еще держась рукой за дверь, преграждая ему путь.