Новый день, поднимаясь над городом, заставляет его двигаться. Наполняются потоками машин улицы. Солнце, поднявшись над пробками, нагревает асфальт, и тот дымится. Душные рощи тополей обнимают Столицу изнутри, редкие березы пластиковыми стяжками перехватывают дворы видавших виды пятиэтажек. Люди текут по городу, как поток венозной крови – душной, густой. Людей так много, что здесь трудно дышать.
Каждый, кто хочет дышать – должен уходить от людей. Это сложно – люди не склонны никого отпускать сами. Чтобы быть людьми, людям нужны люди – даже эта несуразная фраза наполнена людским, человеческим до краев. Правила, традиции, необходимости, потребности – всё это удерживает нас вместе, и мы задыхаемся.
Тот, кто сможет сделать первый шаг в сторону – одновременно простой и сложный, непонятный окружающим и пугающий для самого себя – неожиданно почувствует, что людской поток перестает удерживать его. Течение сильно на середине потока, а у берегов оно заметно слабеет – на то они и берега. Чем ближе к берегам – тем меньше людей, и тем более пугающими и непонятными кажутся немногие, сторонящиеся середины потока.
А тот, кто покидает поток совсем, неожиданно находит, что теперь он может увидеть свой город снаружи – и облик людей, текущих сквозь город и варящихся в себе самих, вызывает у него чувство страха. Возвращаться к потоку не хочется – он смотрит, и думает: чем же я дышал, пока был там?!
Но теперь он один.
Если ты хочешь, чтобы у тебя было достаточно воздуха, чтобы дышать, если хочешь увидеть свой город со стороны – тебе придется стать одиноким. Даже если у тебя есть семья, есть близкие. Это особенное, странное, внутреннее одиночество. Люди таких не любят, таких выталкивают из своего круга при первой возможности – потому, что человеческого в них остается мало.
Каждый день уступает место ночи, которая медленно приходит в город. Те, кто течет по городу в духоте, видят спускающийся полумрак, и отправляются по домам. Те, кто смотрит на город со стороны, чувствуют, как сначала у них внутри настает ночь, а потом снаружи тоже становится темно. Вот, по большому счету, и вся разница между первыми и вторыми.
Иногда они прогуливались на заднем дворе.
Компания, где они работали, располагалась в старых корпусах мебельной фабрики. Конечно, за десятилетия изменений от этой самой фабрики и воспоминаний-то не осталось, разве что большущий внутренний двор-колодец еще хранил в себе маленький скверик. Скверик не жаловали ни сотрудники модных издательских домов, ни работники айти-компаний, арендовавших здесь офисы – наверное, поэтому он прекрасно подходил для неторопливых разговоров.
Ольга закурила.
– Я помню, что ты рассказывал тогда, про возраст… я сама воспринимаю себя так, как будто мне уже давно сорок. Я плохо чувствую себя в компании с людьми моего возраста, а с сорокалетними намного лучше.
Алексей улыбнулся, но как-то невесело – скорее, узнавая в сказанном нечто знакомое.
– Это одиночество. Потом сорокалетним тоже будет не по себе.
– Я знаю. Интересно, на сколько лет я буду ощущать себя тогда?
За большими окнами первого этажа здания, вдоль которого они шли, пустовал танцевальный зал. Обычно там собирались к вечеру. Он заглянул в окно – зеркала во всю стену, погасшие светильники, старый музыкальный центр.
– Здорово было. Скучаю по тому времени, когда мы сюда выбирались.
Ольга засмеялась, взяла его под руку, выбросила сигарету.
– Да, было. Времени тогда было больше. Всю следующую неделю я в Питере, а потом… – она замялась. – Потом, наверное, снова поеду… так устаешь от этих коротких поездок.
– Если у тебя будет время…
Она нырнула ему в глаза.
– Я, пожалуй, брошу туфли для танцев в багажник. Пусть будут здесь, если вдруг.
Скверик подходил к концу.
Вдвоем их видели многие. Каждый рисовал у себя в голове собственную картинку происходящего. Кому-то казалось, что эксцентричный «прежний директор по персоналу», вновь вернувшийся после пары лет отсутствия в компании на позицию какого-то «советника», и барышня-продавец просто встречаются и болтают. Кто-то думал, что эти двое – любовники, кто-то искал рабочее объяснение происходящему – впрочем, какие такие совместные проекты у этих двоих могут быть? Нет, слишком они разные, чтобы…
Слишком. Даже чтобы просто предположить, что хоть что-то есть. В любой плоскости.
И, в то же время, никто не задумывался, о чем они говорят между собой, что знают друг о друге, и как видят тех, кто непрерывно смотрит на них через окна из душных офисных комнат.
Вход в офис. Выходящие старательно отворачиваются – идите-идите, мы не обращаем на вас внимания, привет-привет.
– Пока, друг мой!
– Пока, друг мой.
– Для тебя… Для тебя в моем сердце всегда будет место.
Улыбка.
Улыбка в ответ.
– Увидимся.