Как-то утром, взглянув на себя в зеркало, она обмерла: исчезла та непропорциональность лица, которая с юности была предметом ее досады. Сейчас из сверкающей глади зеркала смотрело совершенно пропорциональное лицо с ровными плоскими контурами и расширившимися от ужаса зрачками.
Полгода назад Дэля прочла сенсационную статью ученых о том, что утрата обычной диспропорции лица – знак скорой смерти.
Так. Несколько минут она просидела в полном оцепенении. Что-то пожевала на своей крошечной кухоньке, не ощущая вкуса. Потом начала механически одеваться. Надо было что-то делать, куда-то идти. На работу, конечно. Так же механически, ни за что не цепляясь сознанием, она пересекла центральный парк Горького и села в трамвай. Обнаружив в руках мобильник, она набрала номер подруги и чужим голосом сказала: «Галя, мне кажется, я скоро умру…»
– «Дэлик, приезжай! Сегодня же, сейчас же, слышишь?» – приказывала, как всегда, Галина, ни о чем не расспрашивая заранее.
Отвернувшись к окну, Дэля мучительно обдумывала одно очень важное обстоятельство, с которого, собственно, и началась ее внутренняя мука. С того самого сна:
…она бродит по какому-то экзотическому саду и вдруг видит огромный зеленый аквариум, из которого, прижавшись крошечными лбами и носиками к стеклу, смотрят на нее младенцы…
И этот сон-кошмар разбудил ее. Он отнял у нее покой и ночи.
От рождения у нее было редкое и тяжелое имя: Аделина. Но и мать, и друзья ее звали просто «Дэля». Высокая и смуглая, Аделина Дымоева была первой красавицей среди беркутовских старшеклассниц, и потому на нее обратил внимание самый лучший из ее ровесников – комсорг Валерка Туманов. Так и звали их: Туман и Дымка. Их видели обнимающимися за углом школы, на автобусных остановках, на мосту у Заречного парка. «Эй, Аделина, береги себя, девочка. Грех рожать без мужа», – умоляла и наставляла ее мать. Но после школы Туман оказался в Афганистане. Через два месяца после его отъезда Дымка, страшась скорбных глаз матери, первый раз корчилась над тазиком, наполняющимся теплой живой кровью… А через полгода природа отомстила ей: Туман не вернулся из Афгана.
Пока Дэля, выйдя из трамвая, спустилась в подземный переход и шла среди сотен людей, в ней оживало прошлое…
…Южный город раскинулся на обрыве, над самым морем. Каждый вечер она переправлялась на пароме через залив, где он с цветами встречал ее на Графской пристани. Один из многих советских морских офицеров в белом с золотом кителе.
На дальнем мысе тень горы прятала их в своей прохладе. Дэле казалось, что никогда это счастье не кончится. Но однажды утром голубоглазый капитан неожиданно признался, что он женат. И так же синело море и чернели скалы, когда вечером того дня Дэля, задыхаясь от слез, бежала из южного города, унося в себе крохотный росточек, обреченный на гибель.
Время шло. Она работала в центральной городской библиотеке и в нее влюблялись читатели: студенты, художники, аспиранты…И, как это часто бывает в молодости, Дэля снова пребывала в состоянии постоянной биологической радости: ожиданий, встреч, объятий.
Но семья не получалась. Каждый роман ее заканчивался одним и тем же: сгустками теплой и страшной крови, застывшей в стеклянном больничном тазике. Дух дремал.
Дух дремал в ту эпоху у целого народа, «выскабливающего» из себя вместе с естеством и сознание, и Бога…
Как всегда, молодые люди равнодушно скользили мимо длинных рядов замолчавших в последние годы классиков в компьютерный салон. Дэля прошла в дальний угол пустого читального зала, открыла старенький томик Библии на той странице, номер которой отчетливо врезался в память, и снова, как и в прошлый раз, поразили ее смыслом и простотой слова давидова псалма: «Буду ходить пред лицем Господним на земле живых». Живых? А те, те, кого она распяла собственными руками? Искромсала их крошечные тельца… Им не ступать по земле живых. Не расти их ножкам. Ушли в смерть, не родившись. Как страшен был этот контраст. Нет, лучше не думать об этом. Дэля закрыла книгу. Напрасны эти терзания. Поздно. Да и не успеть, видно…
Не успеть прийти к Богу, но – к какому Богу?
Еще одно обстоятельство терзало теперь душу женщины. Отца она не знала, мать ее была из другого народа, другой веры…
Она лишь помнила тот далекий горный аул, куда в летние каникулы привозила ее мать, помнила коричневые и жесткие от трудов руки тетушек Наваль и Джамал, до сих пор слышала треск выкинутой вперед руки, когда одна из них, соединив ладони перед собой, начинала шептать молитву на незнакомом языке… И стоило Дэле представить на своей шее православный крест, она вздрагивала всем существом своим. Ей казалось, что где-то за плечами ее поднимают из могил головы и мама, и тетушки, и с молчаливым укором смотрят на нее…И не было в ней ни капли набожности, а лишь страх. Страх совершить еще одно непоправимое. Она и Библию-то открыла бездумно, но первая же прочитанная строка поразила ее: «Буду ходить пред лицем Господним…» Она звучала теперь как приговор.
Беркутов был маленький городишко, где прошло детство Дэли. Но за последние годы он разросся и почти вплотную придвинулся к областному центру, откуда Дэля электричкой поехала к подруге. Стояли седые предрождественские дни. Рано вечерело. Ехать было не более получаса. Дэля дремала, уткнувшись в мех полушубка…
