В полусне Кайлин провела рукой по широкой пустой половине кровати рядом с собой и поняла, что ее разбудило. Простыни совсем остыли. В постели она одна. Еще не поднимая ресниц, она опечаленно вздохнула.
За каменными стенами цитадели вновь бушевала метель, ветер швырял ледяную крошку в оконца, огонь в камине совсем догорел, последние угольки едва-едва краснели в черном провале. Кайлин засыпала так, как уже привыкла погружаться в сон: в крепких, надежных объятиях своего бога.
Ее мачеха, Шарлин, когда-то поучала ее, что рядом с сильным мужчиной всегда будешь чувствовать себя как за каменной стеной, и теперь-то Кайлин знала это ощущение. Когда его руки ее обнимали. Когда ее щека покоилась на его широкой твердой груди. Когда его губы чуть слышно шептали ей в висок: «Засыпай, мой маленький рачонок». Рядом с ним она не чувствовала ужаса ни перед невиданной прежде снежной пургой, ни перед будущим открытием разлома, ни перед своим нынешним положением.
Дея.
Во Дворце Счастья к ней относились приветливо-равнодушно, как к одной из многих, да она там такой и была – незаметной песчинкой в огромном море ярких женщин всех возрастов и мастей, наполняющих сады и залы. Здесь ее ненавидели. Служанки с презрительным шипением выплевывали ее новый титул, когда приходили убрать в комнатах или приносили еду. Кайлин делала вид, что не слышит. Хочешь стать своей – не выделяйся. Не плачь. Не хмурься. Не показывай, что это хоть как-то задевает тебя. Не позволяй мыслям о более сильной сопернице сбить себя с толку. Помни, для чего ты здесь.
Для кого ты существуешь.
Сведущие люди говорили, что стена уже поет. Новое столкновение с Подэрой не за горами. Каждый день, группками по несколько человек, в цитадель прибывали новые будущие кнесты. Рогар с утра до ночи пропадал в кузне или во дворе, наблюдая за тем, как идет подготовка. Он был так погружен в хлопоты, что забывал скрывать от всех хромоту.
А может, он перестал скрывать ее не поэтому?
Кайлин очень надеялась, что втайне может этим гордиться. С утра до ночи она занималась тем, что обустраивала свои новые покои, играла с сыном и ждала дея. Теперь, зная кого и для чего ждет, она могла бы длить это вечно. Вечерами он возвращался, усталый, хромающий чуть сильнее обычного, как правило злой, но стоило Кайлин подойти и обнять дея, как она чувствовала, что его плечи медленно расслабляются под ее пальцами, а кривая ухмылка возвращается на покалеченное лицо.
Далирин все еще испытывала благоговейный трепет перед могущественным исчадием Подэры, да к тому же умудрилась уже пару раз попасть ему под горячую руку, поэтому приближалась осторожно, бочком, когда прошлым вечером принесла к ним в спальню Лаура. И стремглав выбежала прочь. Кайлин лишь с беззаботным смехом опустила сына на большую косматую медвежью шкуру, расстеленную у огня, где было всего теплей.
Потом она сидела, обхватив руками колени и закусив губу, и смотрела, как ее любимые мужчины играют вместе. Лаур забавлялся тем, что ползал по огромному телу дея, то и дело сваливаясь вниз, на шкуру, и снова вскарабкиваясь обратно. Отблески каминного пламени играли на лице Рогара, вычерчивая его строгими, рублеными линиями, но мальчик совершенно не боялся суровой внешности товарища по играм. Забравшись верхом на его плечо и гордо восседая, словно на боевом коне, вместо обычного радостного восклицания «А!» Лаур вдруг вполне отчетливо произнес: «Папа!»
Кайлин против воли вздрогнула. На мгновение в спальне повисло молчание, только было слышно, как потрескивают поленья в огне. Рогар перестал улыбаться и посмотрел на нее. Может, он все-таки умеет читать ее мысли? Может, понял, что она вздрогнула, потому что совсем недавно ее сын уже говорил это слово – обращаясь к своему родному, законному отцу? И догадался, что сейчас краска заливает ее щеки, потому что Лаур, похоже, не видит различий между одним и другим, и потому, что сама она о том, другом, за прошедшее короткое время почему-то совершенно забыла?
Внезапно Рогар вновь ухмыльнулся, схватил мальчика и принялся его щекотать.
– А ты у нас уже и говорить умеешь, а? Сообразил, наконец, как меня называть? А то все «а» да «а». Ну-ка, кто я?
– Папа! Папа! – визжа и хохоча, катался Лаур на его коленях.
Кайлин закусила губу и принялась смотреть на огонь. Сколько раз она представляла подобную картину, пока жила во Дворце Счастья?! Шион любил сына, баловал его и тоже играл с ним, но она-то всегда знала, чувствовала разницу. Лаур – не ребенок дея и никогда им не станет по крови, но нужно только видеть, каким счастьем загорается это хмурое искалеченное лицо при звуке детского «папа». И сколько на самом деле потаенной боли кроется за этой готовностью любить и баловать дитя, которое зачал в ней другой. И как ее саму до боли, до самых краев переполняет любовь к нему за то, что в нем заключено так много – целый огромный мир для нее одной.
– А если двое вот так сразу набросятся, справишься, мой дей? – поддразнила Кайлин тогда с улыбкой и легким, но красноречивым жестом погладила себя по животу.
И ощутила, как полыхнули жаром щеки, когда Рогар взглянул на нее с тяжелой темной страстью, положил руку на затылок, властно притянул к себе и поцеловал. Он жаждал этого ребенка, а она сгорала от желания как можно скорее ему его подарить. Это будет ее искупление, ее новое начало, его смысл жизни, его спасение от прошлого, их общая надежда на будущее, в котором Эра освободится от Подэры навсегда.
