{На одной из развилок будущего…}
Иногда у меня получалось ничего не чувствовать. Как правило, при физическом истощении, поэтому я и стала частым посетителем спортзала на другом конце города. Я помню глаза его владельца, когда я спросила, могу ли заниматься ночью? Уговаривать пришлось долго, но в итоге он согласился, отдав мне ключи. Да, я знала, что охрана на чеку, но была абсолютно спокойна, однажды даже махнула ему рукой, смотря прямо в камеру видеонаблюдения. Хоть в моем полном распоряжении и был весь зал, больше всего мне нравилось работать с боксерской грушей.
Надев перчатки и вставив наушники в уши, я погружалась в себя, стараясь отключиться. Удар, второй, третий – и меня уносило, а разум мог наконец отдохнуть. Груша передо мной весело плясала, ничуть не страдая от моих ударов. Держать дыхание становилось все труднее, и, прокрутившись на месте после очередного удара, позволила себе остановиться. Майка промокла насквозь, лицо горело, но это абсолютно ничего не значило с учетом того, что вспышки на время оставили мое сознание. И тут в огромном зеркале я увидела отражение высокого мужчины, стоявшего за моей спиной. Медленно сняла перчатки, достала наушники из ушей, перебросила длинную косу за спину. Прикрыла глаза, приводя ощущения в порядок, и услышала его вопрос:
– Я могу остаться?
Склонив голову набок, ответила:
– Оставайся, я уже ухожу.
В зеркале увидела, как он рванулся вперед, остановившись в паре метров от меня:
– Подожди! Не надо.
– Ты не знал, что я буду здесь, – протянула я, понимая, что права.
Мужчина нахмурился:
– Да. Пришлось обойти много спортзалов, прежде чем удалось выяснить, кто занимается в гордом одиночестве и по ночам.
– Не тяни, Дима. Зачем ты здесь? – устало спросила я, повернувшись к нему.
Он не изменился: все та же подтянутая фигура, волевой подбородок, карие глаза. Только вот морщин стало больше: работа в спецподразделении оставляет отпечаток намного более заметный, чем другие, особенно в наше время. Дима хотел что-то сказать, но вместо этого сосредоточенно смотрел в мои глаза. Не выдержав, улыбнулась:
– Надеюсь, ты шутишь. Хотя чувство юмора у тебя особое, но не до такой степени. Ты же не можешь просить меня об этом серьезно!
– Могу. Много времени прошло, Саша. Пора прийти в себя.
– Ты знаешь, почему я ушла, – грустно покачала головой я, чувствуя, как старая рана начинает ныть, – и у меня нет причин возвращаться.
Он вздохнул смиренно, будто и не ожидал, что я так легко соглашусь:
– Я не перестану верить, что твое решение изменится.
– Вера обнадеживает. Не теряй ее.
Взяв сумку с запасным комплектом сухой одежды, направилась в раздевалку. На пороге остановилась и обернулась:
– Дима, не приходи сюда больше. Не надо.
– Тогда ты снова поменяешь спортзал, знаю, – поморщился он, не раз с этим сталкиваясь.
– Спасибо, – поблагодарила я и сказала напоследок: – Да, и завтра лучше добирайся на работу более длинным путем, не срезай, как обычно.
– Хорошо. До встречи?
Кивнула:
– Да, мы еще увидимся.
Дождалась, пока он уйдет, и поняла, что можно еще позаниматься. Он напомнил то, что я старательно пыталась забыть, используя всяческие способы, вплоть до искусственного забвения. Это был крайний вариант, но порой он казался мне самым правильным. Так проще. Было время, когда я не могла даже подумать об этом, впрочем, это было тогда же, когда я была в точке невозврата.
Долгий и трудный путь навсегда останется со мной, и от него не сбежать. Да и стоит ли? Это моя ноша, и я никому не пожелаю нести ее за меня. У кого-то есть выбор. У меня его не было.
Все началось, когда мне исполнилось двенадцать лет. Вскоре после дня рождения я почувствовала себя плохо и пожаловалась родителям: слабость, головокружение и головные боли терзали меня постоянно. К счастью, они сразу же повезли меня к врачу, лучшему в нашем небольшом городе, но он, сделав все анализы, так ничего и не нашел. Тогда он выписал лекарства, чтобы справиться с последствиями, но причина моего недомогания осталось загадкой. Временное улучшение подарило мне и моим родителям надежду, что все пройдет. Возможно, рано начавшийся переходный возраст, аллергия, недостаток витаминов. Версий было очень много. Да, мне стало лучше, но ненадолго.
В пятнадцать лет я просто не проснулась однажды утром. Когда время подходило к обеду, родители забеспокоились, но не смогли меня разбудить. Скорая, которая приехала удивительно быстро, ничем не помогла. Что бы они ни пробовали, у меня не было никакой реакции. Врачи констатировали кому. Физически я была здорова, организм работал нормально, но мозг не давал мне просыпаться. В самом начале я слышала все, что происходило рядом со мной, чувствовала запахи, движение, и мне было безумно страшно из-за того, что я никак не могу подать знак. Оцепенение не давало мне пошевельнуться, будто тело отказывалось повиноваться.
Врачи утешали моих убитых горем родителей, говорили, что отчаиваться не стоит. Организм работает исправно, надо лишь достучаться до разума. Мама читала мне мои любимые книги вслух, папа говорил обо всем на свете; они делали, что могли, а я никак не могла им ответить. Время шло, и постепенно я начала слышать их все меньше. Липкий страх заметался в мозгу, нашептывая, что это конец. И в этот момент я увидела залитое солнцем поле с высокой травой. Ослепительно голубое небо сияло над головой, весело пели птицы, а ветер бережно колыхал траву, которая почтительно кланялась ему, слушая то, что он говорит. А страх почему-то начал отпускать.
