Они воздвигали флаг.
Но флагшток стоял как-то криво, и флаг кособочился.
– Ну не видите, что ли, что неровно?
Никто не обратил внимания; некоторые только привычно кивнули, как всегда, на его возглас. Будто и не было Главной площади, не было стены, не было «люди, я в вас верю!»
Первое здание, законченное уже в новую эпоху… Он вспомнил, как хорошо здесь было в мае: когда они стояли на недостроенном этаже, а сверху лилась лазурь вперемешку с апельсиновым солнцем и казалось, что впереди совсем другой, лучший мир.
Красный лоскут тяжело колыхался в грифельно-пасмурном небе.
– Он же так съедет, вообще упадёт с крыши! Вы его не закрепили даже толком.
Талоев, парень из рабочих, нетерпеливо и раздражённо обернулся:
– Так давай, сделай как надо! Что ты раскомандовался?
– Ну пустите тогда, дайте я.
Остальные расступились и не стали мешать. Феликс опустился к основанию флагштока, попробовал разогнуть закрученную жёсткую проволоку. Пурпоров из-за плеча предупредил:
– Руки обдерёшь.
– Да хрен с ними.
Флаг он в итоге чуть не уронил, но всё же подхватил вовремя. Впрочем, отдать его другим уже не возражал.
Отступив от них, он медленно отодвинулся к краю, облокотился на ограждающий бортик. Здесь же стоял Пурпоров, но Феликс не взглянул на него: не хотелось увидеть нарочито понимающую жалость, с которой, он чувствовал, тот на него смотрит.
– Ничего, скоро всё будет как надо, – уверенно пробормотал Феликс.
Тучи тянулись над крышами и шпилями, сколько хватало глаз. Вдалеке блёклой лентой лежала река, ещё дальше, через мост, угадывался стеклянный шар с очертаниями континентов.
Послышалось тарахтенье: внизу, прямо к зданию, подкатила небольшая чёрная машина. На такой допотопной колымаге ездил только один человек в городе.
Феликс дёрнулся было, обернулся к Пурпорову:
– Если будет что-то совсем срочное, позвонишь мне?
Тот, прикрыв глаза, будто совсем не видел автомобиля, кивнул.
Феликс быстро спустился. Китти уже вышла из машины и стояла рядом с ней, сосредоточенно оглядываясь по сторонам. Будто забыла, что дальше.
– Давно не виделись, – он ловко и незаметно проскользнул к Китти сбоку, приобнял за плечи. – И что ты здесь ищешь, интересно узнать?
Китти не улыбнулась в ответ:
– Тебя.
Им не надо было договариваться, куда идти. Оба уже знали.
«Рассадник» – как когда-то называли ГУЖ рьяные приверженцы Нонине – в середине октябрьского дня был тих и не пестрел народом, только иногда поодиночке мелькали студенты у дверей или под окнами. Эти люди наверняка бы оскорбились, именуй кто рассадником их, и, уж конечно, не стали бы с хохотом подхватывать подобное название, как это сделали в годы Феликса и Китти. Да и про «башню» – западный флигель – они, похоже, не знали или нашли себе места посимпатичнее.
Здесь всё было по-прежнему. Старая лестница пологим винтом, в окнах наверху – цветные стёкла, через которые мир кажется красным, оранжевым или синевато-сизым. Когда-то «башня» исполняла роль беседки. Теперь едва ли кто-то мог здесь помешать.
– Так что? – спросил Феликс.
Китти помолчала немного.
– Лаванда.
И это вместо всяких объяснений.
– Что – «Лаванда»? – Феликс нервно пожал плечами.
– Что ты про неё скажешь.
– Ну а что я про неё могу сказать. Лаванда как Лаванда, со своими причудами. Не самый плохой вариант. Получше многих, – он отвёл взгляд.
Китти выжидательно смотрела большими карими глазами: не будет ли продолжения. Не дождавшись, заговорила:
– Как тебе её последняя инициатива.
– Ты про «реформу истории»?
Китти кивнула.
Феликс отвернулся, перешёл от окна к окну (из зелёного в рыжее).
– Девочка дорвалась до власти, – заговорил он негромко. – Впервые в жизни почувствовала себя чем-то значимым. Вот и отрывается теперь. Это пройдёт. Между прочим, нам повезло, – он снова резко развернулся к Китти. – Повезло, что живых людей это не затрагивает, только старые бумаги и учебники истории, если таковые ещё останутся. Это всегда можно будет откатить назад.
Китти покачала головой:
– Лаванда не откатит. И ты это знаешь.
– Послушай, – он напряжённо рассмеялся, – она всё ещё моя кузина. Это же не чокнутый диктатор вроде Нонине. Я всегда могу прийти, если её сильно занесёт, и что-то ей объяснить…
– Поэтому она не принимает тебя уже два месяца?
Все слова пресеклись; Феликс замолчал.
– Зато Гречаев к ней вполне вхож, – продолжила Китти как ни в чём не бывало.