У самого подножия лестницы директор отеля давал инструкции служителю в ливрее. Недалеко от него пять молодых людей – трое мужчин и две женщины – стояли рядом нетерпеливой группой. На этом курорте был разгар летнего сезона, и звук голосов из столовой за стеклянными дверями совершенно заглушал грохот прибоя на берегу.
– Так я и знала, что Джоанна запоздает, – сказала хозяйка этой компании, оглядываясь в салоне, разделенном на уголки с плюшевыми перегородками и восточными столиками. – Это соответствует ее новой манере.
В эту минуту названная девушка сбежала по широкой лестнице, это было стройное яркое создание двадцати двух лет с большими карими глазами и свежим личиком, которое она раскрасила в оранжевый цвет. Ее губы были того ярко-пунцового цвета, благодаря которому женская помада может соперничать с мундирами гвардейцев. У нее, конечно, не было ни веера, ни перчаток, но на ее тонкой белой шее была нить блестящих бус, которые могли бы быть жемчужинами, если бы их огромный размер не свидетельствовал о подделке. На Брамлея, молодого врача из группы пяти, она произвела забавное впечатление будто она очень старалась разыгрывать роль молодой дамы из дансинга. Она через край была полна готовностью как следует насладиться этим вечером.
– Простите, пожалуйста, Марджори, что я запоздала, – крикнула она хозяйке и внезапно остановилась на последней низкой ступени. Вся ее радость угасла в одно мгновение. Она сжала руки и потом закрыла ими лицо. Но в промежуточное мгновение Брамлей успел прочесть такой неприкрытый ужас в ее глазах и в трепете губ, что это поразило его. Слабый стон сорвался с ее губ, и она упала, как будто бы ее кости расплавились внутри ее тела. Она соскользнула на пол около балюстрады. Раньше, чем Брамлей успел подхватить ее, она лишилась чувств.
– Какой номер ее комнаты? – спросил он.
– Двадцать третий, на первом этаже, – сказала Марджори Хастингс. – О, я надеюсь, что с ней ничего серьезного?
– Я не думаю, что имеются причины для беспокойства, – заверил ее врач. Он обернулся к директору отеля. – Пришлите горничную.
И, с удивительной легкостью подхватив девушку на руки, он понес ее вверх по лестнице.
С площадки он крикнул вниз:
– Идите лучше все обедать! Мы придем после.
Но прошел почти час прежде, чем Брамлей присоединился к компании у стола, и появился он один.
– Джоанне ничего не нужно, она теперь спит, – объяснил он.
– В чем было дело? – спросила Марджори Хастингс.
– Не имею никакого представления, – ответил Брамлей. – На самом деле у нее ничего нет.
– Я могу это объяснить, – сказал полный жизнерадостный человек, сидевший по другую сторону Марджори Хастингс. – Вы Джоанну встретили вчера впервые. Я же могу вам сказать, что она это выделывает уже несколько лет. Сначала она хотела стать художницей и месяцами мазала краской дни напролет. Когда это провалилось, она брызгала чернилами по бумаге, всю ночь, в течение еще месяцев. Когда это провалилось, она увлеклась открытым воздухом и стала учить мисс Лейч играть в гольф. Когда это провалилось, она принялась за кабаре. Теперь она провалилась сама. Джоанна – сущая прелесть, но ей недостает человека, который бы ее время от времени сек.
Он кратко рассказал ее историю: ни отца, ни матери, где-то тетка – совершенно бесполезная, собственная квартира в Пэлл-Мэлл и достаточный доход.