– Вернулась!
– Кто? – спросил Каден и поднял глаза на управляющего, Джека Франклина.
Каден Хейл не любил, когда его отвлекают от постылой бумажной работы, – он предпочел бы работать на свежем воздухе, заниматься ранчо, объезжать лошадей, чинить изгородь, чистить конюшни, а не сидеть и заполнять бумаги. Однако, со смертью отца, Кадену пришлось самому вести дела.
Джек стоял с такой миной на лице, будто что-то случилось. Хозяин ранчо откинулся на спинку стула и забарабанил пальцами по столу. Они с Джеком дружили со школы, и, когда отец Кадена умер, Джек помог наладить дела на ранчо.
– Выкладывай, что стряслось?
– Пока ничего, – пробормотал Джек и одним движением снял шляпу.
Каден выпрямился, уперся ладонями в массивную столешницу и уставился на друга.
– Эмма… Эмма Уильямс вернулась, – нехотя проговорил Джек.
Этих слов было достаточно, чтобы день покатился в тартарары. Каден так крепко стиснул зубы, что челюсть заболела. Он сделал глубокий вдох, чтобы расслабиться.
Как ей это удается? Они не виделись пять лет, но эта женщина все еще жила в его сердце.
Каден закрыл глаза, пытаясь справиться с чувствами, захлестнувшими его. Гнев, негодование и обида из-за ее предательства и вместе с тем желание обладать смешались в его душе в адский коктейль, разбередив старые раны.
Эмма в городе. Зачем она приехала? Надолго ли?
Они не разговаривали пять лет. Пару раз Эмма звонила ему, но он не брал трубку: зачем?
– Ты ее видел? – спросил он друга.
– Нет, – помотал головой Джек. – Гвен видела. Она была в городе утром, покупала овощи и встретила Эмму… У нее ребенок.
Кадена будто ударили кулаком в живот. Ребенок? Она родила, пока была в Голливуде. От кого? Отец ребенка с ними?
– Когда Гвен мне рассказала, я сразу понял: добром это не кончится.
Каден с шумом выдохнул, пытаясь справиться с чувствами, разрывающими его изнутри. Он не простил предательства, но вместе с тем горячее, неистовое желание обладать ею не давало покоя. При одной мысли об Эмме Уильямс его охватывало возбуждение, а в голове не оставалось ни одной рациональной мысли.
– Гвен с ней говорила?
Жена Джека знала, что произошло между Каденом и Эммой. Городок маленький, всего пять тысяч жителей. Здесь, как в большой деревне, все про всех знали.
– Да, – ответил Джек и провел рукой по волосам. – Эмма сказала, что приехала вчера вечером, и попросила никому не говорить об этом.
Вот почему Грейси ничего не сказала ему при встрече. Вероятно, она не меньше его обрадовалась приезду сестры.
– Эмма сказала: с Голливудом покончено.
– Неужто, – процедил сквозь зубы Каден.
Теперь ему придется видеться с ней, хочешь не хочешь. В городе вспомнят старые истории об их отношениях, и ему снова придется ловить на себе насмешливые или, что еще хуже, сочувствующие взгляды.
– Каден, расслабься, – посоветовал Джек.
Легко сказать. Он взглянул на друга. Джек был обеспокоен не меньше, но ничем не мог помочь. Если Эмма приехала насовсем – случайных встреч не избежать.
– Я должен поговорить с ней и расставить все точки над i.
– Между вами все закончилось пять лет назад.
– Это было ее решение, не мое.
В доме Уильямсов все было по-старому. Мебель покупалась от случая к случаю и выбиралась за удобство, а потому единого стиля в интерьере не просматривалось. Коврики на полу поистрепались от времени – мать Эммы связала их крючком до рождения старшей дочери. В косых солнечных лучах послеполуденного солнца, заливших гостиную, танцевали пылинки. Большие окна выходили на лужайку перед домом. За невысокой оградой начиналась дорога, соединяющая ранчо с городком.
Взяв младшую сестру за руку, Эмма спросила:
– В чем дело, Грейси?
– В тебе.
Сестра избегала ее с тех пор, как вчера вечером Эмма переступила порог родительского дома.
– Почему? – всплеснула руками Эмма. – Я только приехала.
– Вот именно, – ответила Грейси и откинула назад кудрявые волосы. – Свалилась как снег на голову и теперь ждешь, что все будут встречать тебя с распростертыми объятиями? Так, словно ранчо не разваливается, а отец такой же, как раньше. К твоему сведению, он не встает с кровати уже год.
Зеленые глаза Грейси полыхали гневом, но Эмма не боялась. Наоборот, учитывая, что сестра отказывалась с ней разговаривать с самого приезда, крики и споры – уже прогресс.
Каждое слово сестры болью отдавалось в сердце. Как это ни ужасно, сестра права. Отец ослабел и стал совсем беспомощным, а ранчо как никогда нуждалось в сильных руках.
Эмму пронзило чувство вины.
– Ты не говорила, что отец болен.
– Он не болел. Он сдался, когда ты уехала, потерял надежду.
Как больно это слышать! От горького сожаления перехватило горло, стало трудно дышать. Она не хотела оставлять после себя руины, но прошлого не воротишь…
– Ты должна была мне сказать.
– Написать письмо? Или в один из твоих звонков «я на минуточку»? Успеешь тут все рассказать, правда?
Эмме стало еще совестнее.
– Не обвиняй меня во всех смертных грехах, Грейси. Ты была дома все это время и знала, что происходит.
Глаза сестры наполнились слезами.
– Ничего не изменилось бы. – Она глубоко вздохнула, смахнула коварную каплю ладонью и продолжила тихо, но твердо: – Я пыталась управлять ранчо, отец только и делал, что переживал: как ты там одна в Калифорнии? А я в одиночку тащила на себе хозяйство.
