Несмотря на бушевавший перестроечный 1987 год, за стеклянной витриной районного продуктового магазина красовалась глянцевая пустота. Старые заветренные свиные ноги местные жители размели еще вчера, и теперь чистые металлические противни призывно блестели из-за обшарпанного изогнутого стекла. К обеду в Минторге обещали завезти вареную колбасу, молочные сосиски и сахар по талонам, но как только поступит дефицитный товар, весть о нем разнесется по округе быстрее ветра, только бы успеть припрятать килограмм себе.
– Марина, когда ждать-то чего-нибудь путного?
В магазин ввалилась грузная пенсионерка с авоськой, которая жила неподалеку.
– Тетя Валя, к обеду обещали, но пока нет ничего, вы же видите…
– Надо будет очередь занять…
– На улице и занимайте сколько хотите. Если к обеду и привезут, пока примем товар, а там с двух до трех перерыв, так что раньше начала четвертого в магазине делать нечего! – продавщица, окинув взором стеллажи с пакетами поваренной соли, сухарей и сушек, от безделья принялась поправлять маникюр.
– А кушать что? Обед из топора варить? – вздернула густо накрашенные химическим карандашом выщипанные брови напористая Валентина.
От нахлынувшего беспокойства все ее большое тело заколыхалось и задрожало.
– Ой, скажете, теть Валь, вы вчера ноги брали, студень сварите пока…
– И точно, пойду, что зря глаза мозолить, – тетя Валя, взглянув на стеллаж, заставленный эмалированной посудой и гранеными стаканами, с пустой авоськой, прихрамывая, поплелась в старых резиновых сапогах к выходу.
– Ну, как дела на личном фронте, Мариш? – выглянула из подсобки бухгалтер Алевтина.
– Вчера своему благоверному сказала про развод, – отозвалась Марина, не отвлекаясь от подпиливания ногтей.
– И чё?
– Съел. Алевтина, ну сколько можно терпеть это бесконечное пьянство?
– Думаешь, развод что-то изменит?
– Не изменит, так хоть с меня ноша свалится. Не работает, не помогает, мозги последние пропивает, не помню, когда Оксанку трезвым видел, папашка липовый… Сколько уж живем порознь… Не то замужем, не то разведенка.
– Вот и будешь разведенкой… А про развод когда говорила, он трезвый был?
– Да нет…
– Так он и не вспомнит сегодня, что было вчера.
– Вещи соберу, выброшу на двор, сразу вспомнит!
– Так он не уйдет! Куда ему идти, в деревню возвращаться, в которой ни кола ни двора?
– А мне какое дело, мать сказала, что не пропишет его у себя в доме.
– Хозяюшка, принимай товар! – оборвал обсуждение наболевших проблем в личной жизни приехавший на грузовике Сергеич.
– Что привез?
– Отмечай накладные: колбаса вареная «Докторская» – 8 палок, колбаса вареная «Юбилейная» – 10 палок, сосиски «Молочные» – 7 кило. Сейчас принесу ящики.
Сергеич юркнул к грузовой машине, поставил один ящик на другой и метнулся в торговый зал.
– А сахар где?
– Нет сахара, не дали. Пряники есть и печенье.
– Да на кой мне эти пряники с печеньем, народ сахар ждет в начале месяца, даже по талонам невозможно купить. Лето на дворе, варенье варить надо!
– Что дали, то и привез. Бери пряники, свежие, в соседнем сельпо с руками оторвали…
– Мариш, мне кило сосисок отложи сразу и полкило «Докторской»! – на ходу бросила Алевтина и убежала отмечать накладные.
– А куда ценники пропали, Алевтина, ты не видела? – Марина торопливо разложила сосиски на вымытые белые противни, не забыв взвесить по килограмму себе и бухгалтерше.
– В коробке под прилавком посмотри! Мариш, тебя к телефону, срочно!
– Иду! Кому еще понадобилась?
Марина пробралась в узкую подсобку, в которой на полке с документами ее ждала снятая черная трубка телефона.
– Алло! – женщина опустилась на стул.
– Мариша, – со слезами прокричала мать. – Мы горим! Пожар! Хата горит! Скорей беги!
Опешившая Марина, даже не успев спросить у матери, вызвали ли пожарную, схватила сумку с молочными сосисками и выбежала из магазина. Три улицы до родительского дома она неслась что есть мочи, но было поздно. Пробираясь сквозь толпу собравшихся зевак, женщина, превозмогая запах гари, оказалась в густом дыму на пепелище родного дома. То тут, то там торчали обгоревшие дымящиеся балки, огонь молниеносно уничтожил строение, лишь посередине оголив обугленную кирпичную кладку печи. Все сгорело дотла… Построенный отцом и дядей деревянный добротный дом голубого цвета с уникальными резными наличниками двадцатилетней давности еще долго мог служить семье… Что теперь? Куда идти?
Через улицу, на скамейке напротив, глотая валидол, плакала мать, а рядом, безучастный к происходящему, сидел отец. Вокруг сновали соседки с ведрами, то и дело выливая воду на пепелище, что-то взволнованно кричали друг другу, причитая и охая.
– Мама, из дома что-нибудь вынести успели?
– Нет, дочка, только сумку с документами схватила, – продолжала лить слезы погорелица. – Я пока документы и деньги искала, балка рухнула на спину… Меня отец вытащил…
