Было только десять часов утра, а по эскалатору торгового центра уже спускались с покупками плотными рядами довольные посетители. В столице вовсю начинались новогодние распродажи. Все весело разговаривали, смеялись, лица светились предпраздничной эйфорией.
– Я, девочки, у «вечного огня» (на кухне) вчера пару часов провела, – жаловалась своим подругам одна барышня в фетровой шляпке а-ля охотница.
На плечи ее был накинут полушубок из розового искусственного меха, коротенький настолько, что эротичный животик с поблескивающим в пупке пирсингом неприлично оголялся.
Эта, жалующаяся на своего непутевого мужа, барышня только что встала спиной по ходу движения, делая плавный взмах свободной рукой в белой перчатке, будто дирижер перед началом концерта. Две ее попутчицы, ставшие на эскалатор следом, возвышались над ней так, что она буквально «дышала им в пупок». И это несмотря на то, что она носила модные не по погоде туфельки на высоком каблуке.
– Потом поехала с подругой провожать другую подругу в аэропорт, – шмыгнула она напудренным носиком. – Там меня и переклинил позвоночник в грудном отделе…
Жестикулировала она с какими-то дрожащими до кончиков пальцев вибрациями, то внезапно замирая, то снова взрываясь от переполняющих эмоций, словно все это происходило под музыку Чайковского или Моцарта.
В прошлом эта интересная во всех отношениях барышня была известной скрипачкой, еще относительно недавно давала концерты за рубежом, в частности в Японии, и все эти культурные вымученные изыскания отразились на ее детском, почти невинном лице загадочной грустью, разгадать которую мог далеко не каждый. Особенно это касалось продавцов сигарет и алкоголя. Они все время требовали у нее на кассе показать паспорт, тем самым, сами того не понимая, делали ей хороший и, к слову, заслуженный комплимент.
Звали бывшую скрипачку Эльмирочкой или Мирой, но в музыкальном сообществе ее знали под творческим псевдонимом Смычок, но не потому, что она виртуозно играла на скрипке, а потому что умела в свою бурную молодость с легкостью крутить короткие интрижки с дирижерами, импресарио и другими директорами концертов. Все это у нее называлось «попиликать на два-три смычка». Когда же ей стукнуло тридцать лет, она неожиданно для себя выскочила замуж за успешного барабанщика одной известной группы и нарожала ему кучу детишек. Сейчас ее любимая скрипка пылилась в чехле на заслуженном отдыхе, но старые привычки давали о себе знать постоянно.
– Пока приехала домой, поделала пару упражнений, попросила его поднять меня спина к спине, чтобы вставить позвонки, если они сместились… – продолжала Мира-Смычок, шмыгая носиком. – Он поел, выпил водочки, настроение у него уютное, несмотря на то, что я хожу, постанываю. Я даже испугалась… А он говорит: «Может, замутим сегодня, кошечка!?»
У Эльмирочки удачно получилось скопировать подхалимный голос мужа, и подруги, знавшие ее супруга не понаслышке, невольно улыбнулись.
– «Надень на меня корсет и е…!» – так и сказала, девочки. Накипело все, дрожу от злости. «Я думал, – говорит, – как лучше тебе сделать». Ну как можно? Мне и в голову не придет такое, когда ему плохо…
– Вот ты меня удивляешь, Мирочка. Тебе уже давно за.., а ты до сих пор не знаешь, что у мужчин совсем другая логика, – успокаивала ее одна из подруг в дорогой норковой шубе.
Это была Лариска, или, если официально, Лариса Николаевна. То, что у нее был свой собственный салон, услугами которого она пользовалась ежедневно, заметно было по внешнему виду. В укладке прически угадывалась рука мастера, маникюр на ухоженных пальчиках напоминал окружающим целое произведение искусства, а гладкая и увлажненная различными кремами кожа отдавала загаром, добиться которого можно было только при частом посещении солярия.
Эта дамочка чувствовала некое превосходство перед подругами, но не потому, что была богаче или образованнее. Отнюдь. Просто у Ларисы Николаевны наступил раньше других климакс, и она не нашла ничего лучшего, как гордиться этим, и даже взяла шефство над «запозднившимися в этом плане» подругами.
Третья подружка – худощавая блондинка с нахмуренными бровками и большим эротичным ртом, способным разом проглотить связку бананов, час назад бросила свой красный Феррари напротив главного входа и до сих пор числилась среди вечных студенток Гарварда или Кембриджа.
– Ой, давайте, присядем здесь! Поболтаем! – встрепенулась хозяйка салона вдруг. – Голова кругом… Вы, кстати, с гирляндами осторожно, девочки! У одного моего знакомого елка под самый Новый год вспыхнула. Так и тушили, чем могли: винегретом да солеными грибами. Фу! Голова кругом идет. Моя Танечка (личный психолог) так и говорит: «Болтовня помогает женщинам снимать стресс».
На цокольном этаже, рядом с елкой, касающейся макушкой купола атриума, располагалась кофейня. Спускающийся эскалатор буквально упирался в ее барную, украшенную мигающими гирляндами, стойку. Тут всех ждало большое искушение, и обычно посетители, утомленные шоппингом, невольно погружались в атмосферу праздничного комфорта. Уютные диванчики в приглушенном свете свисающих ламп и чудесный аромат свежесваренного кофе располагали к беседе. Любой желающий, имеющий лишнюю тысячу рублей в кармане, мог плюхнуться на один из этих диванчиков вместе со своими покупками и взять себе чашечку кофе и обязательно шоколадный бисквитный десертик, непременно украшенный фирменной вишенкой. И пока услужливые официанты в идиотских колпаках Санта Клауса колдовали над кофеварками, счастливчик в ожидании заказа либо читал алкогольную карту, либо рассматривал над собой разноцветные елочные шары. Когда ему приносили заказ, он обычно медлил, подолгу мешал ложечкой или пробовал на вкус пенку в чашке или вытаскивал двумя пальчиками за плодоножку ягоду из десерта, просматривал на просвет в ней косточку и опускал затем в рот, непременно закрывая от удовольствия глаза и сладко причмокивая.
