Протокол 30
Я всегда любила шум проходящих поездов. Мы с бабушкой жили в частном доме недалеко от железной дороги, и ритмичный стук колёс доносился до моей комнаты каждый час. Ночами он успокаивал, убаюкивал, днём вселял уверенность, что всё будет хорошо, потому что неизменно, потому что каждый день одно и то же, а значит, ничего потрясающего не может произойти в принципе. Привыкнув, я перестала его замечать, но до сих пор характерное «тук-туктук…» вызывает самые тёплые, самые приятные воспоминания детства.
Но междугородный «монорельс» звучит по-другому. Он издаёт шипение и лязг, когда швартовочные демпферы принимают его в стальные объятия на станции. Монорельс не ассоциируется у меня с детством, бабушкой, сладкой морковкой на огороде, но тоже вызывает волнение. Потому что на нём утренним рейсом приезжает ОН. Когда я спешу на работу, к станции подплывает бело-синяя лента поезда, и средь стекающей по трапу толпы пассажиров каждое утро я вижу ЕГО. ОН легко сбегает по ступенькам с эстакады, не пользуясь эскалатором в отличие от большинства, и спортивной походкой направляется через парк к центру города.
А я стою и смотрю вслед, пока ЕГО силуэт не исчезает между деревьями. И тоже иду. Только в другую сторону. Потому что я работаю не в центре. Иногда представляю, как бы всё было в другой реальности? Я, вся такая стройная и лёгкая, лечу за НИМ вслед, к главной площади города, в модельное агентство, где работаю. Однажды ОН замечает юную красавицу, мы знакомимся…
Но, увы. Модельное агентство как-то обходится без меня. Должно быть, у них нет потребностей в моделях моих габаритов, и потому работаю совсем в другой фирме. Нет у нас современного сверкающего зеркалами офиса, народ сюда заходит по необходимости. В очень-очень крайнем случае, случае, с которым рано или поздно сталкиваются все, и который совсем не радует. Я говорю о смерти. И, конечно, месту, где она обитает, не нужен лоск и парадный вид, поэтому здание у нас скромное, серого бетона, запрятано в небольшом пролеске на берегу реки. Почти на самой окраине.
Я хожу сюда пешком, делая изрядный крюк через станцию Монорельса. Приходится выходить из дома немного раньше, но оно стоит того. Ведь каждое утро я встречаю ЕГО.
Ни имени, ни кто ОН, кем работает, где живёт, – ничего не знаю. Просто стою и смотрю вслед. Пять минут. Каждый день.
Может, ОН женат или имеет девушку? Может, у НЕГО есть дети? Я не думаю об этом. Мне хорошо просто видеть, как ОН идёт, как перепрыгивает через парковое ограждение – ажурный барьерчик – чтобы срезать угол до дороги, как ветер треплет его густые тёмно-русые волосы.
Лес шумит. Ветер гонит листья по тропинке. Я слегка замёрзла, ожидая пока охранник на входе тщательно изучит пропуск, сверяя фото с оригиналом. Он прекрасно знает меня в лицо, но скучно ему – всё понятно. Наконец, возвращает пластиковый прямоугольник, кивает разрешающе, но дверь открыть предо мной не торопится. Ну и ладно. Мы – не царица Савская, чай, не гордые и сами умеем механизмами пользоваться.
Я толкаю тяжёлую стеклянную дверь, вхожу в вестибюль, по пути наступив каблуком на ногу охраннику. Он охает, ругается, и вслед мне несётся раздражённое: «Ты не Тоня, ты – тонна!»
На столе пачка бумаг, подготовленных секретаршей шефа. Что-то мало сегодня. Оно, конечно, хорошо, если учесть специфику нашей фирмы. Только работать всё равно не хочется. Я включаю компьютер и, пока он грузится, смотрю в окно на грустный ветреный день конца августа. Канун осени. Вроде, лето ещё, а деревья шумят совсем иначе, чем весной. В зелени листьев проблёскивает золото, от реки тянет холодом, а не приятной свежестью, как всего месяц назад.
В приоткрытую дверь просовывается Милкина голова.
– Тонь, идем, кофе попьём.
Я запираю кабинет и иду в стеклянный медбокс, где работает Милка. Она врач, у нас – на треть ставки, приходит раз в неделю. Чем занимается в остальные дни, не знаю. Может, в больнице работает или в поликлинике? Или дома сидит – я не спрашивала. Какое мне дело, если она сама не рассказывает? На треть ставки прожить невозможно, но Милка говорит лишь, что у нас она работает не ради денег, а для души.
Точнее не скажешь! «Для души»! Душами мы и занимаемся. Почти.
– Много у тебя? – Милка разливает кофе по фарфоровым чашечкам, достаёт коробку с пирожными.
– Штук десять, – мысленно прикидываю количество листов в подготовленной стопке на своём столе. – У тебя совесть есть?
– Это я для себя, – невозмутимо парирует подруга. – Тебе вот, яблоко.
И мы пьём огненно горячий кофе. Я с яблоком, она – с пирожными. Пищит зуммер вызова. Милка читает сообщение на экране пейджера, потом кидает его в стол.
– Покойнички подождут. Им торопиться некуда. А мы заняты! – и без перехода. – Как сегодня? Видела Его?
– Видела.
– Ну?
– Что, ну? Всё как обычно. Пошли каждый своей дорогой.
– Это у тебя как обычно, – ворчит Милка с полным ртом. – А у него в любой момент может всё измениться! И марш Мендельсона заиграет. Только вот рядом тебя в фате не будет. А может, Он и так женат?
– Нет, – смотрю в окно, делая вид, что совершенно, ну, вот совершенно равнодушна ко всяким там… встречным.
