Дуня стояла на крыльце своего сказочного красивого маленького домика и любовалась восходом солнца. Раскаленно-желтое светило по-осеннему не яркое, не пышущее жаром, медленно поднималось над сосновым бором, окрашивая верхушки вековых сосен янтарно-золотистым светом. Земля, еще хранившая тепло знойного лета, радовала глаз покрывалом из опавших красно-желтых в бурую и зеленую крапинку листьев.
Напоенный ароматом ушедшего лета звенел осенней тишиной прохладный, но все еще ласкающий порывистым прикосновением воздух.
– Какое чудесное утро. – прошептала Дуня. – Славен праздник Покрова Пресвятой Богородицы. Своим небесным покрывалом укрой и защити, Матушка.
Дуня глубоко вдохнула пьянящий прохладный воздух и, раскинув руки, ощутила незримо легкое прикосновение невесть откуда набежавшего ласково-теплого ветерка.
– Дунечка, самовар стынет, пора завтракать, – донесся из приоткрытого окна голос Матрены-приживалки.
– Ты, Мотя, без меня завтракай, а я пойду помолюсь Матушке Богородице, поклонюсь солнышку красному, землице родимой, могилам предков моих, попрошу прощения, поблагодарю за помощь великую, за силу, которой они меня одаряют.
А еще попрошу, чтобы не оставляли меня одну ни в беде ни в радости, а всегда были со мной.
А потом в гости пойдем, к Яковлевне, веселиться будем, славить Матушку Богородицу, Покров ее небесный и весь мир пресветлый.
Дуня легко сбежала по ступенькам крыльца, и вскоре ее цветастый платок мелькнул среди молодого ельника и пропал из виду. И только чутким почти звериным слухом Мотя угадывала торопливо идущие по лесной тропинке шаги Дуни.
В семье Маковых просыпались рано, а точнее раньше всех вставала Татьяна, невестка, жена Петра. Сам Петр выходил к завтраку, когда его жена, уже придя с фермы, где она работала дояркой, успевала управиться со своей скотиной и приготовить завтрак.
Свекор Данила Петрович редким случаем помогал Татьяне, а все больше, напялив очки на нос, шуршал бумагами и вечер и утро. Работал он кладовщиком, домой приходил часто под хмельком, но держался на ногах всегда твердо. Его грузная фигура вызывала в Татьяне смертельный страх. В свои 65 лет он был крепок, силен и здоров как бык. Свою жену, семидесятилетнюю Химочку, он старался не замечать. Женившись на Химочке (а она была дочерью председателя колхоза), взял хорошее приданое, а что она некрасива, костлява, старше его, пересидела в девках Данила не замечал. Химочку не обижал, ни словом, ни делом, руки никогда не поднимал, а вот ласку дарил другим. При его стати и красоте хоровод баб не убавлялся до самых седых волос. Химочка сначала плакала, била окна соперницам, а потом смирилась, притихла, а после женитьбы сына весь груз по дому свалила на плечи снохе Татьяне. Таню взяли в дом Маковых из бедной семьи, а если по правде, то и семьи никакой не было. Жила она вместе с бабушкой в ветхой покосившейся избушке, а родителей своих Таня не помнила. Убежав от крестьянской
нищеты, погнавшись за «длинным рублем», сгинули, пропали они без следа в снежных просторах далекого Севера. Ни письма, ни телеграммы так и не дождались; у Марфы Степановны, так звали бабушку Тани, родных никого не было, помочь было некому. Ходила она за двадцать верст в районную милицию, написала заявление о пропавших, да все без толку. Трудно, почти невозможно было отыскать человека в этом людском потоке, громадной лавиной двинувшим на север за большими деньгами. Так и жили они вдвоем.
Таня росла послушной, работящей. Славная, уважительная, с кроткой улыбкой на милом личике – такой всегда видели ее хуторяне. Получив аттестат хорошистки, Таня поступила в сельскохозяйственный техникум на заочное бухгалтерское отделение и в ту же осень пошла работать на ферму. И любили ее и жалели, а группу коров выделяли самую трудную. Из 25 коров 20 были первотелки. Вставала Танюшка с первыми петухами и мчалась на ферму к своим любимицам. Ее звонкий голосок, как серебряный ручеек разливался под сводами старенькой фермы.
– И где только силы берет, это надо же день деньской на ферме, да еще ночь прихватывает, – сокрушалась одна из доярок, и тут же в ответ ей вторили подруги:
– А ты себя молодой вспомни. Бывало ночь в карагоде протанцуешь, да с милым простоишь, а на зорьке вставать надо, да на работу бежать. Везде успевали. Молодость,
– вздыхали женщины и, подхватив тяжелые ведра, наполненные молоком, несли их на не большую чисто вымытую забетонированную площадку, где стояли сорокавосьмилитровые фляги. Теплое, пахучее, целебное во все времена и любимое всеми народами молоко отмеривалось специальным поплавком и, заполнив фляги, плотно укрывалось тяжелыми крышками.
Проша, глухонемой от рождения великан с могучей широкой грудью, с сильными мускулистыми руками как пушинки подхватывал фляги с молоком и грузил в кузов машины. Славка Дятлов, отслужив положенный срок в армии, вернулся в родной хутор. Покуролесив несколько дней с друзьями, Славик пришел к директору совхоза проситься на работу. Ему дали старенького зилка, и Славик стал возить молоко за сорок верст на молокозавод по ухабисто-щебенистой дороге.
