Долина, что пролегала между двумя огромными серо-зелеными горами, на каменистой поверхности которых кое-где проглядывали пучки изумрудной зелени, тянулась на запад, до самого моря, и больше походила на ущелье. Здесь хватило места лишь для дороги, наполовину вырубленной в скале, рядом с которой виднелась узкая полоска темного озера непостижимой глубины, окаймленного мрачными отвесными скалами. По мере того как долина расширялась, дорога резко уходила вниз, а озеро превращалось в бурлящий, покрытый шапками пены поток, изменяющий образовавшиеся в почве углубления в небольшие заводи и крошечные озерца. Из почти первобытного запустения широких, похожих на террасы выступов время от времени возникали проблески цивилизации. Сквозь заросли деревьев проглядывали домики, неровные клочки огородов, обнесенных каменными стенами, и сложенные штабелями пласты черного торфа, предназначенного для обогрева помещений зимой. А дальше простирался океан – величественная Атлантика – с неровной береговой линией, усеянной мириадами теснящихся друг к другу каменистых островков. Бездонная темно-синяя гладь тянулась до самого горизонта, где превращалась в еле различимую белую линию. А здесь, у берега, видневшегося сквозь разрывы скал, увенчанные белыми шапками пены волны с силой разбивались о камни или накатывали на песчаный пляж, полностью скрывая его под толщей воды.
Настоящим открытием стало для меня небо, которое почти полностью стерло из моей памяти воспоминания о красоте других небес, несмотря на то что я недавно прибыл с юга и до сих пор не отошел от волшебства итальянских ночей, когда звучавшая под облаками трель соловья так тесно переплеталась с завораживающей синевой, что звук и цвет словно становились различными проявлениями одного общего чувства.
Вся его западная часть представляла собой великолепное смешение цветов: лилового, зеленовато-желтого и золотистого. Огромные грозовые тучи росли и теснились друг к другу, обременяя небеса непосильной ношей. Темно-фиолетовые облака, почти черные к центру, в золотистом обрамлении соседствовали со своими перистыми сородичами, бледно-желтый оттенок которых постепенно сменялся шафрановым и огненно-алым, словно они ловили отблески приближающегося заката и окрашивали его свечением небо на востоке.
Еще ни разу в жизни я не видел ничего столь же прекрасного. Я настолько привык к спокойной пасторальной красоте сельской местности на юге Англии, где располагалось окруженное лесом поместье моей двоюродной бабушки и куда я наезжал время от времени, что открывшееся взору зрелище тотчас же завладело моими мыслями и воображением. Ведь даже во время недавно завершившегося полугодового путешествия по Европе мне не доводилось видеть ничего подобного.
Земля, вода и воздух являли собой торжество природы, воспевая ее необузданное величие и красоту. Воздух был совершенно недвижим, и в нем чувствовалось нечто зловещее. Вселявшую ощущение гнетущего одиночества тишину нарушал лишь грохот далекого прибоя, когда громадные волны великой Атлантики разбивались о прибрежные скалы, до отказа заполняя водой образовавшиеся в них пустоты.
Даже мой возница Энди умолк, с благоговением вслушиваясь в эти звуки. До сих пор на протяжении почти сорока миль пути он говорил не переставая: делился собственным опытом, излагал взгляды на жизнь и высказывал мнение по тому или иному вопросу, в своей бесхитростной манере таким образом знакомя меня со здешними местами и населением. Его рассказ изобиловал именами, историями жизни и любви местных жителей с их страхами и надеждами. Словом, старался посвятить меня во все мелочи и подробности, из которых состоит повседневная жизнь простых селян.
Ни один цирюльник – ведь представителям этого ремесла молва зачастую приписывает склонность к чрезмерной болтливости – не смог бы потягаться в словоохотливости с ирландским кучером, которого Господь наградил даром речи. Его способностям поистине не было предела, ибо любое, даже малейшее изменение ландшафта тотчас же подкидывало ему новую тему для обсуждения и открывало простор для пространных рассуждений.
Меня несказанно порадовало, что возница наконец-то умолк, поскольку хотелось не только упиваться открывшейся столь новой и величественной красотой, но и в полной мере понять ту глубокую мысль, что она пробудила в моей душе. Возможно, дело было в красоте и величии пейзажа, а может, виной всему стал гром, раскаты которого нарушили тишину того июльского вечера, но я испытывал какое-то странное восторженное возбуждение и в то же время был поражен внезапно охватившим меня новым ощущением реальности происходящего. Мне даже показалось, будто посредством этой долины с грохочущей в отдалении могучей Атлантикой и громоздящимися над головой грозовыми тучами я оказался в новом, гораздо более реальном мире.
В последние несколько дней я словно пробудился после долгого сна. Зарубежное турне постепенно рассеяло мои прежние вялые идеи и в какой-то степени помогло побороть те негативные силы, что управляли доселе моей жизнью. И вот теперь этот блистательный всплеск необузданной красоты, это величие природы во всей его полноте окончательно развеяли остатки сна, и я почувствовал себя так, словно впервые взглянул широко раскрытыми глазами на истинную красоту реального мира.
