Бесконечно и безнадежно тянется осенняя ночь. Стекает струйками мелкого дождя по окнам, листья, сорванные порывами ветра, прилипают к стеклам, где-то там, за забором больницы мерно стучит на стыках проезжающий грузовой поезд, тусклым светом прорываются сквозь дождь редкие фары машин.
Я, дежурный врач городской нейрохирургической клиники, лежу на медицинской кушетке процедурного кабинета. На столике часы равнодушно отсчитывают оставшееся до утра время, и лишь осторожное шуршание ночной медсестры напоминает, что здесь есть жизнь.
Жизни здесь нет. Она или была, а сейчас уже в прошлом для одних пациентов, или может быть, еще будет, для других.
Вместе с ними надеюсь и я, иначе для чего я здесь!
А сейчас жизни нет и каждый день, вот уже почти десять лет, я, молодой еще, здоровый мужчина, прихожу в этот дом скорби, с безысходно сломанными судьбами, и отчаянной борьбой за жизнь.
Уйду я отсюда! Страшно провести здесь всю жизнь! А они останутся.
Николай. Инсульт.
Глухо и бесконечно тянется эта ночь. За восемь лет, за две тысячи девятьсот двадцать ночей, похожих друг на друга, я так и не могу привыкнуть, что это теперь и есть и будет дальше моя жизнь, и утро ничего не изменит. Ждать нечего. Самое страшное понимать, что ничего больше не будет, ничего не произойдет, кроме того, что я буду лежать.
Не обернется ко мне, улыбнувшись, случайная девушка, и я не познакомлюсь с ней, и не возникнет у нас счастливый короткий роман, и не буду я ждать утра, чтобы принести ей цветы, и не проведем с ней невозможную ночь. И не сядем мы с друзьями за руль своих авто и не прокатимся по Европе! Я слышал: сейчас дают визы на пять лет!
И не буду я ждать в новогоднюю ночь какого-нибудь подарка судьбы…
И много еще чего не буду, не смогу.
Потому что я – никто!
У меня парализована речь, обе руки и одна нога.
Я не человек. Я ничего не могу сказать, не могу написать то, что хотел бы сказать, а остальное – не так важно.
Важно, что я не могу общаться, и со мной никто. Какая уж тут девушка!
Время от времени меня кладут дней на десять в эту больницу, чтобы произвести кое-какую манипуляцию. А потом в своих четырех стенах в однокомнатной квартире, в которой только я и мама.
Когда мамы не станет, меня отдадут в дом инвалидов.
Вот и вся жизнь, из которой я пока прожил тридцать шесть лет.
Инсульт!
Иногда я проживаю свою жизнь в фантазиях, устраиваю себе простое человеческое счастье.
Иногда, мама с помощью соседей спускает меня с коляской на улицу. И мы едем в ближайший парк.
Был летний день. На скамейке, мимо которой мы проезжали, сидела девушка. Простая милая девушка, крошила булку скопившимся вокруг ее ног голубям.
Мне правда сейчас любая девушка казалась красавицей.
И вдруг коляска споткнулась о какой-то камень, и мама остановилась, чтобы его убрать.
Девушка соскочила со скамейки, чтобы помочь.
Потом забрала сумку со скамейки и сказала:
– Давайте я вас провожу, там дальше тропу зачем-то перекопали.
И мы пошли.
– Вам удобно? – спросила она меня, нагнувшись, отчего в середине выреза мелькнула ее грудь.
У меня аж все зажглось! Я даже забыл, что инвалид!
– Он не говорит! – объяснила мама.
– Как это? – девушка испуганно взялась за ручку коляски.
Мама рассказала.
Так мы шли , мама зачем-то рассказывала, девушка молчала.
Когда мы подошли к выходу из парка, она неожиданно сказала:
– Извините меня. Я просто в шоке! И помолчав, добавила:
– Вы каждый день гуляете?
– Нет, – сказала мама, – только когда могут помочь!
– Знаете, я под таким впечатлением, – сказала девушка. – Можно я завтра приду с братом, мы вам поможем, и я с вами погуляю?
– А как же работа? – спросила мама.
– Каникулы же. Лето, – засмеялась девушка.
Я в институте учусь, – и как бы похвалилась, – на последнем курсе.
И протянула, опять склонившись ко мне, руку:
– Маша!
И опять в разрезе мелькнула грудь. И спохватилась:
– Ах, да! Вы же не можете! – и просто положила ладонь на мою руку.
– Николай! – ответила за меня мама.
Так мы познакомились.
Я что-то забылся, я забыл, кто я такой, забыл, что я не человек, что я не могу хххх ей что-то сказать…
Ночью мой роман продолжался.
Нет, конечно, ночью я был один. Маша почти сразу ушла, пообещав прийти завтра с братом, чтобы он помог вынести меня на улицу.
Но я был с ней. Я утром проснулся чуть свет. Нет, я не спал вообще! И с первыми лучами солнца я побежал.… Нет, как это побежал?! Я вскочил на велосипед, вырвался в поля за ближайшей окраиной, рвал и рвал, рвал все цветы, которые росли на этом поле. И с этим огромным и рассыпающимся по пути букетом понесся к дому, где жила Маша…
Стоп! Откуда я знал, где ее дом? Да ладно, я понесся к ее дому, сел у подъезда на лавку и стал ждать…
Утро никак не наступало! Ну, никак не наступало утро!
И вот распахнулась дверь подъезда и в своем легком невесомым сарафанчике появилась она!
– Ты! – удивленно воскликнула она и уткнулась со счастливой улыбкой в полевой букет!
И мы взялись за руки, и шли, не зная куда, и говорили, говорили…
– Коля! – мама наклонилась надо мной. – Пора принять лекарство. А что это ты?
Мы научились друг друга понимать.
– Тебе плохо?
Я отрицательно повел глазами.
– Пойдем умываться.
