Читать онлайн полностью бесплатно Ольга Ирбит - Живу в терновнике среди шипов…

Живу в терновнике среди шипов…

Книга издана в 2021 году.

Жизнь заставит

Станешь и поэтом.

Сергей Довлатов


Здесь нет ни грана лжи,

Здесь только правда.

Автор
* * *
Переверну песочные часы.
Песочек тихо заструится.
Вот так же тихо, незаметно,
Проваливаясь и шурша,
Течет – ссыпается и наша жизнь….
И вот уж пусто в верхней половине
А что успели мы?
* * *
Невидимые нити, прочнее нет,
Не разорвать, чтоб обойтись без крови.
Поэтому молчать, терпеть, а то…
«Подслушает проклятая, придет…
И вмиг избавит нас
От жизненных забот».
* * *
К обеду ждали сына,
Летали, не ходили…
Вдруг в 6.45 звонок:
Скоропостижно
Ушла из жизни Белла…
Могильным холодом пахнуло…
Хотелось трубку бросить
И не слышать
Нежданную и страшную ту весть..

Святая простота

– В буфете не пробьешься —
Засела цыганва..
– А вы, видать, из высшей расы?
Она сказала гордо
– Да!
* * *
Имя дать – судьбу предсказать…
Моя русская мама
Об этом, наверно, не знала,
В честь подруги – еврейки
Библейское имя дала,
Мне навеки судьбу предсказала!

Жертва зеленого змия

Худа, в чем держится душа,
Глаза косые, во лбу шишак,
Бессмыслен взгляд, блаженная улыбка
И ходит, шаркая, не больно шибко,
Коленки внутрь и шаткая походка.
Замешана тут, видно, водка.
Когда глядишь на то злосчастное созданье,
Беда уж не беда, страданье – не страданье.

Одно муторное воскресенье

Посуда бьется к счастью, —
Глаголет белый свет.
Посуду бью да бью я,
А счастья нет и нет…
Но в пятьдесят, как в сорок мама,
«Я счастлива!» – твержу упрямо.
* * *
Я кормила грудью дочку,
Я кормила грудью сына —
Распашонки, ползуночки
– Идеальная картина…
Все тревоги и заботы
Пронеслись как птичья стая…
Дети выросли… забыли…
Стала я совсем седая…
Молодая мама катит
По двору в коляске сына —
Распашонки, ползуночки —
Идеальная картина…
* * *
Я думала, душа моя погибла,
Закованная много лет в броню.
Но встреча этот клапан выбила.
Весь вечер я смеюсь, пою,
Не думаю, что надо быть спокойной
И сдержанной, не верящей в слова,
В отчаяньи не говорю себе,
Что я могу сойти с ума,
Доверчива и простодушна,
Раскованна, слегка пьяна,
Смеюсь, шучу, ору,
Чтоб завтра снова
В броню свою одеться поутру…

Загадка

Передо мною сфинкс.
Глядит с усмешкой,
И за семью печатями
Свое он мненье держит,
То скажет так, то эдак.
Нас за людей не держит?
В больших начальниках —
Сидит молчальником.
* * *
Я слышу каждый день
В лицо и в спину,
И шепотом и громко
От старика и от ребенка:
Жидовка, или жид, жида, иуда»,
Но чаще: «сара».
В лицо – смешки, ухмылки,
А если за спиной,
То мерзкая какая – то возня…
По гнусности сравнить
Все это не с чем!!!

Алле

Где его я отыскала?
– Это вовсе не секрет,
Но такого эгоиста
Больше не было и нет!

Одному секретарю парткома

Вот лизоблюд повыше чину
Купил огромную безвкусную картину.
В глазах людей
Он не ударил в грязь лицом
И выглядел двояко:
И благородным меценатом
И верноподданным солдатом.
А был на самом деле
Двурушником и подлецом.

На отъезд сына в Харьков

14 коротких лет
Судьбой отпущено нам было
Тебя растить, лелеять и кормить.
Всего четырнадцать, —
А ты, сынок, уже не наш.
Как мало длилось счастье,
А впереди – ненастье.
Но там же, впереди,
Еще немало лет.
Надеемся, всегда ты будешь нам
Хорошим сыном.
Но ты, сынок, уже не наш.
Не знаешь ты, как
Одиноко нам и больно…
Но счастлив ты, и с нас довольно.
Но все же ты, сынок,
Уже не наш!
Не наш!
Не наш!
Уже не наш!
* * *
Байконур для меня —
Это станция Тюра – Там.
Байконур для меня —
Это город Ленинск.
Байконур для меня —
Город всех моих драм.
Байконур для меня —
Дети, муж, «двойка»,
Прошлого тени.

Несколько раз в году

Какая мука – сына
Провожать и ждать!
Какое счастье – знать
Что скоро он приедет!!

Иван Иванычу Лучку

Как смотрит этика на подлеца,
Обидевшего женщину напрасно?
Врачу: «Сначала исцелися сам!
Теория без практики
И лжива и опасна!»
* * *
Я с детства ненавижу Зависть.
В себе ее я убиваю, как могу,
Вытаптываю, с корнем вырываю
И прорасти в душе ей не даю.
Зато теперь она меня совсем не мучит.
И даже не заходит навестить.
Она хотела бы, да не изучит,
Как подойти, подъехать, извести!

Олечка

Губки как вишенки.
Глазки – озера,
Ангельский голос…
Вот только слова:
«Жид, сара, жидовка, иуда!
Взять автомат, да и всех
Расстрелять»
И людоедское:
«Ну ничего, их пока что еще
Принимают в Израиле…!»
Вот так советская девочка,
Комсомолочка – людоедочка»
Эта – не та,
что у Ильфа, Петрова.
Эта от «Памяти»,
Что у Сычева.
* * *
Я – человек второго сорта
И мне знаком сквозь зубы разговор,
Брезгливые усмешки и кривлянья,
Людская холодность и ненависти взор.
Но терпеливо я тащу свой непомерный груз
И с ним карабкаюсь
На острие своей Голгофы…
Что выпадет: семерка, тройка, туз?
И мимо палачей я молча прохожу
И, вскинув голову, показываю профиль!

Читая Н. Мандельштам

Как! Ничего не ждать
И ко всему готовой быть?
Ну, дудки! Черта с два!
Уж лучше в голос выть,
От злости об стенку биться головой,
Рвать волосы, смеяться над собой…
Но только не сдаваться,
Быть!

Подписка – 1988. Ужгород, облоно

– Вы на журнальчик «Израиль»
Подписку сделать не хотите?
Как говорится, оживленье в зале.
И вот уже на все лады:
«ИзрАиль, ИзраИль»,
Всеобщий шум, злорадное веселье,
Язвительный смешок.
Смешно им все:
И что журнал дешев,
И что выходит лишь раз в году.
А сколько злого наслажденья
Им доставляет слово «Израиль».
Как глубоки те чувства брезгливости,
Пренебрежения, как не приемлет
Их ослиная душа чего – то,
На следующую страницу
Ваши рекомендации