Эта история случилась в те далёкие времена, когда в сознании казаков ещё жили древние культы быка и коня, когда слова «бык» и «бог» звучали как одно слово.
Эту историю рассказал мне отец, когда я была совсем маленькой, а ему – его мать – тульская казачка, когда маленьким был он.
На основе семейных преданий…
Июнь 1878 года. Только что победой Российской империи над османами закончилась последняя русско-турецкая война, растянувшаяся на год и три месяца.
Тульский казак Яков Пименов возвращался с войны домой. На его груди солнечными бликами сияли два боевых солдатских Егория – за военную храбрость. Сражения, в которых он участвовал, нанесли ему множество физических ран. Сделали калекой. В одном из боев он потерял правый глаз, а осатаневший от драки турок все еще добивал его: рассекал молодое, крепкое тело Якова кривой своей саблей. Но русские полковые хирурги и сёстры милосердия не дали погибнуть казаку, залечили его раны на теле, лице. После госпиталя Яков, несмотря на тяжелые ранения, вернулся в свою боевую часть, к товарищам, но тут война и закончилась.
Рядом с Яковом, в седле, ехала кареглазая, лет шестнадцати на вид, девушка турчанка, которую он отбил с товарищами у отряда турецких мародеров. Она была закутана в какие-то серые тряпки, с закрытым повязкой до глаз лицом, в глухо повязанном темном платке на голове. Взгляд ее черных глаз был пуглив и кроток: неизвестность, ожидавшая ее впереди, тяготила девичью душу.
Турчанку звали Сольха, но сам Яков называл ее ласково Стеша. Во время привалов, когда Яков спрыгивал на землю и помогал Стеше сойти с коня, он приветливо и подбадривающе улыбался испуганной девушке, и приговаривал: «Не боись меня, Стеша! Казак дитенка не обидит».
Самому казаку в ту пору едва стукнуло двадцать лет.
Иллюстрация Лилии Пафомовой
Родное село Якова раскинулось на двух берегах широкой реки в предместьях Тулы.
Посреди села стояла каменная церковь, разделившая его на две половины – правую и левую, – и больше похожая на казачью крепость, – словно памятник тем временам, когда тульские казачки стерегли границы Руси от набегов степняков.
Но с тех пор прошли не просто годы, а столетия.
И молодых казаков из села, в котором вырос Яков, в эту русско-турецкую войну призывали в основном в пехоту.
Яков подрастал в седле. Его однорукий конь Орлик понимал его с полуслова. Ещё жеребёнком он знал своего маленького хозяина и с радостью носил его на своей спине. Яков с мальчишеских лет так прирос к коню, что даже его худые ноги стали от этого косолапы.
Наверно, потому и оказался он драгуном в кавалерийской части, далёкой от пехотинцев-односельчан.
Дух соперничества, близкой опасности и поединков всегда будоражили кровь в отважном казачонке. Он не мог усидеть на месте. Мирная крестьянская жизнь с юных лет казалась ему скучной.
Детские воспоминания Якова часто отсылали его к эпизодам, когда парни с двух окраин большого села, пересеченного тихой речкой, сходились где-нибудь в поле стенку на стенку и бились на кулаках до первой крови, выясняя, какой край села— правый или левый – сильнее. Не раз в этих потасовках доставалось и Яшке, которого взрослые парни называли с усмешкою «мелкий» и выставляли на бой в начале побоища, после чего и сами вступали в рукопашную. Напрасно после таких боев мамка Яшки, статная сероглазая казачка Степанида Андреевна, охала и ахала вокруг своего побитого ребятенка, залечивая ему кровавые ссадины, напрасно умоляла младшенького сыночка не ввязываться больше в те жестокие и бессмысленные, как ей казалось, игры. Но для самого Яшки те сходки имели огромный смысл – там вызревала его мужская сила, испытывался его мужской характер.