Леопольд фон Захер-Мазох
Живая скамья
Когда пани Замби Михаловская взяла к себе в дом в Маляхов дочь крестьянина Олизера в качестве няни к своему ребенку, никто не обратил внимания на бедную девушку, с нечесаными, всклокоченными волосами и испуганными глазами, пришедшую босиком, в толстой рубашке и заплатанной юбке.
Но едва только пани одела девушку – по своему вкусу очень мило, а по понятиям галицийских деревенских красавиц очень прилично, – миловидная Матрена привлекла к себе все взоры.
Что-то азиатски пышное приобрела ее стройная фигура в желтых сафьяновых сапогах, в пестрой сборчатой юбке, в красной «корсетке» – безрукавке – и в пестром цветном полушубке. Белая рубашка грациозно вздымалась под белой овчиной, а длинные толстые косы кокетливо раскачивались по круглым бедрам.
Пугливое выражение ее свежего лица все больше и больше уступало выражению приветливой доверчивости. Не прошло и двух недель, как она приобрела гордую посадку головы, как у принцессы, и искрящиеся черные глаза ее, казалось, готовы были повелевать и грозить.
Вскоре все мужские сердца в Маляхове воспылали любовью к ней: кучер и казак соперничали с лакеем, а следом господский писарь воспылал к ней страстью, да и сам управляющий, высокородный пан Богуслав Михаловский был близок к тому, чтобы записаться в поклонники Матрены.
На славянском востоке истории подобного рода случаются также часто, как в сказочных магометанских странах.
Превратила ведь однажды простая еврейка, красавица Эстерка, голову миропомазанника, короля Казимира польского, в скамейку для своих ног – и не одна крестьянская Венера превращала своего надменного благородного господина в послушного раба своих бесконечных капризов. Как раз в то время красивая дочь одного глоцовского крестьянина стала графиней Комаровской.
Пан управляющий был мужчина в самом расцвете и обладал любящим сердцем, которое его властная и капризная супруга никогда не могла вполне удовлетворить. Маленький уголок в этом сердце всегда оставался свободным: вначале его заняла одна очаровательная помещица, потом жена еврея-корчмаря, а после нее одна швейцарка-гувернантка.
В настоящее время трон пустовал, и Матрена была как будто прямо создана для того, чтобы занять его. Пан Михаловский скоро заметил, что у него множество соперников, и, чтобы не рисковать и не натыкаться на помеху в лице какого-нибудь писца или казака, он решил без промедления объясниться в любви своему идеалу.
Вскоре представился подходящий случай – в местечке по соседству началась ярмарка. Пан Михаловский купил там несколько ниток кораллов, яркую шелковую косыночку и пару серебряных сережек и явился с этими сокровищами как раз в тот момент, когда, по счастливой случайности, жена его уехала в гости к соседней помещице.
Он проскользнул в заднюю комнатку, где Матрена в это время играла с ребенком на низком турецком диване, и начал с того, что преподнес ей отливающую всеми цветами радуги косыночку. Плутовка сразу смекнула, в чем дело, и, лукаво улыбнувшись, блеснула своими белыми зубками.
Управляющий похвалил ее цветущий вид, полюбовался ее роскошными волосами – затем на сцену вышли сережки. Матрена разрумянилась от радости и охотно уселась смирненько, когда ее господин собственноручно начал вдевать их ей в уши.
Наконец, влюбленный управляющий выгрузил кораллы. Матрену это, по-видимому, совсем покорило; по его приказанию она встала и распахнула свою овчину, а он надел ей на шею великолепное ожерелье.
– И красивая же ты девушка! – бормотал пан Михаловский, – как будто создана для того, чтобы вводить в искушение мужчин…
Конец ознакомительного фрагмента.
