Августовское утро 1552 года выдалось на редкость тёплым и кротким, под стать печальному событию.
– Хороним Василия Блаженного, – говорили в толпе народа, столпившейся у Никольских ворот Кремля. – Отмучился на белом свете божий человек!
Но вот раскатисто ударил большой колокол Ивана Великого, потом ещё раз, ещё …
Кованые ворота Никольской башни открылись, и похоронная процессия медленно двинулась по Троицкой площади1 к церкви Святой Троицы, что «на Рву».
Впереди процессии с крестами шли монахи в чёрных одеждах и несли гроб, украшенный еловыми ветвями. За гробом, окружённый рындами скорбно шёл царь Иван Васильевич с боярами. За ними пестрела толпа народа, пожелавшая проститься с покойным Василием Блаженным. Многие уже плакали и, причитая, крестились:
– Успокоился юродивый Василий, наш правдолюб! Царство ему небесное!
Царь шёл за гробом Василия Блаженного и скорбел. Его одежда не сильно отличалась от боярской, разве что была с более богатой отделкой. На нём ладно сидел царский платн2, низ которого и рукава, обшитые декоративной полосой, переливались золотым блеском. Сверху на нём была надета роскошная барма3, украшенная жемчугом. Свою шапку конусообразной формы с меховым околышем он смял и держал в руках. Шедшие за ним бояре были в доломанах4, а кто в летних кунтушах5 из многоцветного византийского шёлка с серебряным шитьём и соболиной опушкой. Народ разглядывал бояр, дивясь их дорогими одеяниями, и переговаривался.
В это время у Сретенских ворот Китай-города остановились возы со строительным камнем, и какой-то чужеземец в чёрной одежде и в кожаной барме соскочил с переднего воза и спросил возницу:
– Что встали?
– Барма, кажись Василия Блаженного хоронят – по-царски! Народа на площади видимо невидимо, так что в Кремль нам не проехать.
– Жди, – велел Барма, – а я с робятами гляну, как у вас хоронят, и вспомнил: «Ведь Василий Блаженный уговорил царя вызволить меня из темницы, а так бы пропал …», – и он с камнетёсами влился в толпу. Барма никогда не бывал на таких торжественных похоронах и с любопытством вглядывался через толпу:
– Эх, глянуть бы на Блаженного, а где же царь? Как бы его увидеть?
– Вон он с боярами идёт за гробом, – услышал он.
И Барма с робятами, усердно работая локтями, быстро добрались до похоронной процессии, и наконец, они увидели царя. Теперь Барма шёл за царскими боярами и, слушая говор толпы, пересуды со всех сторон, удивлялся такому множеству народа.
Один высокий жилистый мужик продирался в передние ряды толпы и, отбиваясь от напиравших на него людей, вдруг, заговорил:
– Как же, юродивый Василий из наших мест. Он родился на Троицу в 1468 году прямо на парапете Богоявленской церкви6 нашего села Елохова.
– Да, Тихон, я слыхал, как Василий уже сызмальства неистово молился, а его родитель приметил в нём Божью Благодать, – подхватил разговор его дружка Храп.
– Ну да, – подтвердил Тихон, – когда его отдали в работники к сапожнику, то случилось нежданное.
– Что есть нежданное? – поинтересовался Барма.
«Это ещё что за чужеземец? – подумал Тихон, посмотрев на Барму, – фрязин и есть фрязин, но он не стал обижать его и ответил:
– Что, что купца замертвил!
– Как так? – опять не понял Барма.
– Тогда слухай. Купец на торгу заказал сапожнику для себя две пары сапог, а его подручный Василий заулыбался:
– Зачем ему столько сапог, ежели завтра помрёт?
И ведь его предсказание сбылось, на утро купец-то помер! Сапожник сразу выгнал правдолюбца-Василия с глаз долой и тот подался в Москву, избрав путь служения Богу.
– Я тоже слыхал про Блаженного. Его прозвал народ Василием Нагим, – вмешался в разговор коренастый мужик, утираясь на ходу рукавом, – потому что он ходил полуголым в лохмотьях зимой и летом, жил, где придётся и всё время проводил в молитвах, а когда косноязычил, то выявлял пороки наши грешные! Его колотили нещадно, а он терпел …и молился.
– Да, – заметил Тихон, – он был живым укором несправедливым людям, которые боялись его взгляда и даже царь боялся: «А вдруг, что-нибудь напророчит!» Говорили, царь проникся к нему уважением и чтил за святость и правдивость, называя его «провидцем мыслей и сердец человеческих». Молодой царь побаивался Блаженного, хотя и часто советовался с ним.
– Да, каков был наш Блаженный!
Печальное шествие остановилось у крыльца деревянной церкви Святой Троицы, стоящей в центре нескольких походных церквей, срубленных царём в память о победах над казанцами. Гроб с усопшим Василием Блаженным внесли в церковь, и митрополит Макарий провёл службу. После трогательных целований царь и бояре на руках понесли гроб на кладбище, что у церкви Троицы «на Рву». Наконец, засыпав землёй могилу, на холмике установили дубовый крест и украсили еловыми ветвями. Зазвучали поминальные речи, но царь стоял отрешённый и молчал. Он напряжённо думал: «Как же тленен человек. А ведь я помню, как Блаженный Василий просил подаяние на каменный храм и, бросая монеты через правое плечо, приговаривал: «Для царя на храм Божий!» И ведь никто не посягнул на эти деньги.
Царь очнулся, вздрогнул и, грозно взглянув на бояр, прокричал:
